BloggoDay 28 December: Russian Invasion of Ukraine

Дайджест 28 грудня 2022 р.

(Оновлено 18:00)

ЖЖ

Андрей Кураев

Покаяния пост

«Вчера на фронте Сватово-Кременная (участок балка Журавка) бойцы 3 мсд и десантники из 76 дивизии продолжают атаковать врага у Макеевки, артиллерия четко и грамотно уничтожает как личный состав противника непосредственно на позициях, так и подходящие резервы и пункты медицинской эвакуации врага»,

— сообщает сегодняшним утром Vоенкор Котенок Z в своем телеграмм-канале со ссылкой на другого военкора «Старше Эдды»

https://t.me/vysokygovorit/10396 .

***

Ну вот, я пропустил новый виток развития военной науки.

Ранее, в советские времена, считалось, что военным преступлением является «нападение на лиц, прекративших участие в военных действиях», что «серьезными нарушениями настоящего Протокола считаются действия, если они совершаются против раненых, принадлежащих к противной стороне или против медицинского или духовного персонала, медицинских формирований или санитарно-транспортных средств, находящихся под

контролем противной стороны» (ст. 85 Дополнительного протокола I к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 г. (1977)) и что «медицинские формирования и санитарно-транспортные средства в любое время пользуются уважением и защитой и не могут быть объектом нападения (ст. 11 Дополнительного протокола II к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 г. (1977)).

Поскольку военнослужащие РФ и их союзники никогда не совершают военных преступлений, выходит, что добивание раненых путем обстрела пунктов медицинской эвакуации, является добрым поступком, совершаемым дистанционно, «четко и грамотно».

Капелланы и тыловые ткачевы не возражают.

А себе я ставлю двойку за незнание военной науки и права.

Или это упомянутые Vоенкоры распространяют фейки, дискредитирующие российскую армию?

(Оновлено 17:00)

Новая газета. Европа

Ирина Тумакова, специально для «Новой газеты. Европа»

«Два главных страха — победы и поражения — никуда не делись»

Как в 2022-м изменилась политика в России и стала ли за этот год власть более отмороженной — объясняет президент фонда «Петербургская политика» Михаил Виноградов

— Михаил, я начну с одной недавней новости: врач московской клиники «Добромед» Василий Левенец донес на пациента, у которого увидел татуировку, напомнившую доктору свастику. Врач — уролог, татуировка — на животе. Пациенту грозит обвинение в демонстрации нацистской символики. Как страну, где врачи во время Второй мировой шли в концлагеря, чтобы оставаться с больными, можно было довести до такого безумия?

— Я думаю, что внимание, которое уделяют в прессе подобного рода эксцессам, указывает на то, что нормой ситуация не стала, что это по-прежнему не носит общераспространенного характера. В противном случае это не вызывало бы каждый раз скандалы и вообще такую оживленную реакцию. Элементом обыденности это является. Активисты самых разных профессий всегда пытались проявить себя в такие эпохи в России. Но я не вижу признаков тех самых «четырех миллионов доносов», о которых писал Довлатов. Мне кажется, что это всё-таки проявление такого частного активизма.

— Но полиция готова возбудить уголовное дело из-за татуировки у человека на животе. Под одеждой. Это не означает, что власть подбирается уже к тем местам, которые мы если и «демонстрируем», так только урологу?

— С одной стороны, правоохранительные органы тоже боятся быть заподозренными в том, что утаили такой важный сигнал о таком опасном преступнике. С другой стороны, процедура возбуждения уголовного дела не одномоментная: сначала идет проверка, потом — возбуждение дела, оно может спускаться на тормозах, а может и не спускаться. Всё-таки мы видим, как периодически возникают разные казусы. Тюменский суд, например, вернулся к делу о лозунге «нет вобле».

— И уже оштрафовали девушку.

— При этом я бы не сказал, что репрессии носят уже тотальный характер.

— Серьезно? А какой?

— В этом есть элемент запугивания собственной отмороженностью. Так до этого было во время ковида, когда власть не могла контролировать всех и вся, но именно максимальных лоялистов и максимальных критиков, считающих, что власти готовы пойти на всё и сошли с ума, удалось запугать демонстрацией собственной отмороженности.

Подобного рода акции периодически происходят, они адресованы общественному мнению, но не сказать, что люди уже даже в бытовых разговорах вынуждены использовать какие-то эвфемизмы.

Да — в соцсетях они стали осторожнее. Но ощущение, что в соцсетях не стоит писать про политику или религию, было и раньше. Да, это часть политического ландшафта 2022 года, но он, возможно, конечен, как конечна и любая радикализация. При этом спада активизма не происходит, но и масштабной охоты на всех мы не видим.

— Это действительно только демонстрация отмороженности или в 2022 году власть реально отморозилась? Закон о русских фольклорных героях, защита русского языка и «традиционных ценностей» — это не признак вполне такой реальной отмороженности?

— Я думаю, что это часть такого перформанса, часть фасада, у которого есть две аудитории. С одной стороны — высшие лица, принимающие решения. Неслучайно недавно появились такие сравнения: система информирования высших руководителей напоминает алгоритм социальных сетей. То есть им возвращаются те новости, которые получают их эмоциональный отклик — своего рода «лайк». С другой стороны, это демонстрация практически официального требования к российским гражданам исповедовать некую идеологию или квазиидеологию, при всей сомнительности этого с конституционной точки зрения. Подобного рода периоды бывали в истории России и Советского Союза, они были разной степени скоротечности, но говорить о том, что новая идеология появилась и сегодня проповедуется, было бы преувеличением. Скорее есть желание продемонстрировать, что у нас есть идеология и что мы ее максимально продвигаем.

— А на самом деле идеологии нет?

— На всем постсоветском пространстве нет идеологии, предполагающей какой-то образ будущего, специфическую идентичность, понимание своих отличий от оппонентов. И в Беларуси с этим проблемы, и в России, и в целом ряде стран не сказать, чтобы идеология всерьез появилась. Всё-таки инерция неидеологичной светской страны, которая была у России в последние десятилетия, за один день не стирается.

— В России суд выносил решение, ссылаясь на решение Трулльского собора, уже в 2013 году. Россию точно всё еще можно называть светской страной?

— Я думаю, что Россия всё равно страна светская. Для того чтобы она перестала быть светской страной, она должна быть даже более религиозной, чем сегодняшние Польша или Украина, а это выглядит малодостижимым даже в отдаленной перспективе. Есть некоторое количество симулякров, которые предъявляются в качестве идеологии. Поэтому я думаю, что общество хоть и демонстрирует покорность и готовность делать вид, что оно не против того, что называют идеологией, но носителем или ретранслятором идеологии оно не стало. Посмотрите на религиозные по-настоящему страны: там с вами о боге заговорит любой заправщик, любой парковщик. Но бóльшая часть России не демонстрирует к теме религии подчеркнутого интереса, стремления заразить своей верой колеблющихся. Религиозная тема редко возникает в общественной повестке. Число людей, готовых держать рождественский пост в новогоднюю ночь, радикальным образом не возрастает. Так что общество остается светским. Но при этом активисты стремятся проявить себя.

— Зачем тогда эту религиозную тему продвигают сверху? Ваши коллеги говорят, что Путин очень чуток к народным чаяниям и он такой, как есть, именно потому, что таким его хочет видеть глубинный народ. Если в новогоднюю ночь большинству православных никакой пост не помешает есть мясо и выпивать, то зачем нужно постоянно продвигать эти традиционные ценности и прочее? Это разве как-то влияет на возможность власти оставаться у власти?

— Безусловно, главная цель здесь — пресечение любых альтернативных идеологий, интерпретаций, взглядов на события. Под предлогом того, что они чему-то там традиционному не соответствуют.

— То есть на этом месте могло быть что угодно, главное — не альтернативное, а такое, как велели?

— Некий дефицит контента здесь ощущался всегда, даже в начале нулевых годов. Когда брали под контроль НТВ, ТВ-6, другие телеканалы, это в значительной степени делалось для того, чтобы не продвигалась какая-то альтернативная точка зрения, а не для продвижения собственной идеологии. РЕН-ТВ после смены менеджмента прекрасно рассказывало про инопланетян, НЛО и прочее.

— Про плоскую землю еще.

— Вряд ли можно решить, что российская власть всерьез интересуется темой плоской земли. Но она заполняла вакуум какими-то вещами — иногда маргинальными. Чтобы телевизионная кнопка не попала в руки к непонятным людям с непонятными идеями.

— Какого-то практического смысла вы в этом не видите? Люди, которые верят в плоскую Землю, поверят уже чему угодно из телевизора — хоть в укронацистов, хоть в инопланетян. Люди, не знающие иностранных языков, вряд ли прочтут расследование в The New York Times о состоянии российской армии. Может быть, целью многолетней работы и было сделать людей дураками?

— Я бы не преувеличивал мощность публикации в The New York Times, такого рода тексты интересны тем, кто следит за ситуацией с позиций критически-нейтральных. И если бы у массовых обывателей была потребность достучаться до альтернативного знания, они вполне могли бы освоить Google Translate.

— В том-то и дело, что людям, которых приучили просто верить телевизору, такое и в голову не придет.

— Власти такие люди в разных ситуациях, действительно, полезны. Но иногда они бывают для власти опасны и нежелательны. Можно вспомнить время ковида, когда критики власти с удовольствием пошли вакцинироваться, а многие лоялисты говорили про чипирование и пересказывали все остальные стереотипы, связанные с вакциной и с ковидом.

То есть иногда сторонники плоскоземельной теории удобны и комфортны, а иногда доставляют проблемы. Если говорить про 2022 год, то тут с ними тактически было удобнее.

Но совсем уж надежными и постоянными союзниками власти они постоянно быть не могут, всё равно какой-то особой мегаэнергетикой, какой-то особой активностью эти люди скорее не обладают.

— 2023 год должен быть для Путина предвыборным. Как год 2022-й изменил и самого Путина, и его окружение, и его верных избирателей? Чего бы вы ждали от них по мере приближения марта 2024-го?

— Мне кажется, март 2024-го — это, как ни странно, дата, о которой рано говорить. Нет, я не ищу фразу, чтобы отмазаться от вашего вопроса. Просто главный вызов 2022 года — некий диссонанс между очень высокой интенсивностью и экстремальностью событий и замедленной деятельностью российской властной системы. Два раза за год она мобилизовывалась, в феврале и в сентябре, а в остальное время достаточно быстро переключалась на повестку, сопоставимую с той, что была в довоенные годы. Признаков наличия некоего штаба, который бы в онлайн-режиме реагировал на все вызовы, мы не видели. По крайней мере нам его не показывали. И вот этот зазор между скоростью событий и скоростью реагирования на них проявился в 2022 году.

С другой стороны, возникла тема, связанная с тем, что возможности российской власти, в том числе и военной, по ряду аспектов оказались радикально скромнее, чем и сама власть ожидала, и чем ждали ее критики. Публичного признания этой проблемы не произошло, и, возможно, будут попытки показать, что нет, мы по-прежнему сильны и сильнее всех. Но эти два вызова остаются на повестке. Психологи назвали бы это незакрытым гештальтом. И если обычно тема будущих выборов возникает на горизонте как способ оживить интерес к текущей ситуации, то сегодняшняя динамика вряд ли позволяет экспертам отвлечься на проектирование 2024 года, контуры которого пока остаются довольно размытыми.

— Но есть же вещи, которые невозможно не замечать, даже если Путин показывает, как всё идет по плану, и открывает комбинат по производству индейки? Поражение в Херсоне, рассказы о том, что на самом деле представляет собой российская армия, — разве люди могут всего этого не замечать? Могут ли они сделать выводы, которые повлияют и на 2024 год?

— Думаю, что все эти события — это вызов, это стресс. С другой стороны, насколько я понимаю, людям не показывают карту. И никогда не показывали. Не видя карту, не представляя себе зоны конфликта, они склонны замечать то, что хотят. Часть людей в тревоге, часть — считают, что необходимо скорейшее восстановление мира на любых условиях, часть спрашивает, почему не принимаются какие-то радикальные шаги, удары по центрам принятия решений. Для части сама мысль о том, что поражение России возможно, недопустима, они исходят из того, что надо немножко потерпеть — и всё наладится.

— Само рассосется?

— Ну, надо подождать. Помните, как герои «Квартета И» показывали, как нужно объяснять неуход от жены к любовнице? Надо подождать, главное — не уточнять, чего именно ждать. Думаю, что каждая из этих групп не составляет какого-то устойчивого большинства. И по-прежнему популярна расхожая фраза, которую говорили на фокус-группах с участием зрителей политических ток-шоу еще лет пять-семь назад: «Мы за всё переживаем, но ни во что не вникаем». Есть большой элемент сопереживания происходящему, но с возможностью переключения внимания.

— Был ли Путин готов к такому, как говорил другой великий вождь, «долготерпению русского народа»? Он знал, что и войну, и мобилизацию народ воспримет так покорно?

— Я думаю, что в целом такая достаточно спокойная реакция большей части российского общества на российско-украинский вооруженный конфликт стала сюрпризом. Возникали признаки того, что часть людей может оказаться более радикальной, но многие считают, что в целом уровень бытовой агрессии в обществе в последние годы снижался. И сказать, что у массового обывателя были такие заведомо ретро-утопические радикальные идеалы, было бы большим преувеличением.

В разговорах о мобилизации вокруг флага есть элемент преувеличения. Мы видим, как скачут показатели тревожности общества, видим публичные данные о рейтингах высших лиц, они не находятся на рекордных отметках.

И мы не видим обилия идеологической символики на частных автомобилях. Но элемент принятия ситуации стал для власти некоторым сюрпризом. Скорее всего, власть рассчитывала на скорость, на ошеломительность событий, как это было с Крымом. В 2022-м скорость оказалась не на стороне российской власти. Тем не менее то, что социальная апатия, о которой мы говорили в прошлые годы, не перерастет ни в эйфорию, ни в негатив в отношении власти, стало ясно уже в ходе эксперимента. Точнее, в ходе двух экспериментов: февральского и сентябрьского.

— А не может ли так быть просто потому, что Путин своего предполагаемого избирателя бесконечно презирает? И в целом чихать он хотел, что подумает и скажет этот избиратель?

— Думаю, что существуют разные объяснительные модели. То, что в закрытых системах часть носителей власти может относиться к избирателю скептически и иронически, возможно. Но Путин может считать, что он находится в некой ментальной и духовной связи с избирателями.

— Он всерьез в это верит?

— Думаю, что Путин в этом искренен, но это вопрос скорее к социологам и психологам.

— А он прав?

— Если расчет был на нейтралитет избирателя, на то, что избиратель не будет искать серьезных альтернатив, считая, что сила власти — это как атмосферное явление или восход солнца, то в этом Владимир Путин и российская власть в целом были правы. Если же говорить о том, что российский избиратель придерживается тех самых традиционных ценностей, что он готов к более агрессивной эстетике и риторике, то это не совсем точно. Я думаю, что всё-таки массовой вовлеченности людей в ретро-утопические проекты условного Александра Дугина российский обыватель не проявлял. Но в части способности российского избирателя оставаться нейтральным и принимать события такими, как они происходят, российская власть оказалась точна. Более точна, чем ожидали многие. В части того, что это означает присоединение ко всему, что власть произносит, — это завышенная оценка ситуации.

— В середине декабря Путин «принял участие в заседании объединенного штаба родов войск, задействованных в специальной военной операции», «выслушал доклады и провел встречи с отдельными командующими» и вообще провел с военными целый рабочий день. По телевизору показали Путина, который никогда не был настолько близок к войскам. Что это означало? Что это был за сигнал такой? Зачем это нам показали?

— Тут есть разные прочтения. Есть идеологическое, оно напоминает то, о чем мы говорили применительно к ковиду. С одной стороны, это сигнал сторонникам власти, что надо немножко подождать. И те, кто считает, что власть извлекла уроки и готова к следующему рывку, получают визуализацию этого. Массу подтверждений получают и критики власти, которые ждут радикализации, новых наступлений и так далее: смотрите, мол, они готовят наступление, Путин едет в Беларусь, что-то будет новое и страшное. В то время как принципиальных событий в течение декабря не происходило, ситуация вокруг того же Бахмута остается, скажем так, разновекторной.

Есть точка зрения, что эта встреча была скорее призвана продемонстрировать военным, что политическое руководство от них в ближайшее время не будет дистанцироваться.

Хотя Путин публично не комментировал уход из Херсона, это демонстрация его вовлеченности в процесс, он военных и армию не слил. И это само по себе достаточно важно для ситуации внутри госаппарата и руководства вооруженных сил.

— После критики, звучавшей в адрес армии, Путин садится за стол рядом с Шойгу и Суровикиным, то есть он и армия едины? Это он хотел показать?

— Тем, кто хочет увидеть это, они это и показали. Тем, кто захочет выяснить, какие слова при этом произносились, были ли слова о солидаризации с военными во всем, такой картинки, насколько я знаю, не показали. Это способ насытить каждого в аудитории теми ожиданиями, какие у него есть. Кто-то увидел сигнал, что армию не бросили, кто-то — что готовится наступление, кто-то — что власть что-то замыслила. Каких-то серьезных вербальных обязательств перед военными мы не услышали, даже если они там звучали.

— Почему объясняться с народом надо с помощью такой странной сигнальной системы? Это черта именно российской политики или в нормальных странах тоже такое практикуется — не сказать людям что-то открытым текстом, а подавать какие-то средневековые «сигналы веером»?

— Отчасти может быть и так, что это только вы придаете подчеркнутое значение сигналам.

— Вы же сами только что объяснили, что они еще и рассчитаны на разное понимание.

— Но не факт, что телезрители таких сигналов ждут. И даже что их ждет истеблишмент. Потому что так или иначе много чего было сказано, а люди в известной степени ориентируются на действия, а не на слова. Слова не всегда получают органичное продолжение. А во второй половине декабря и вовсе был парадокс: аудитория уже переориентировалась на новогоднюю атмосферу, а ведомства пытались рассказать отвлекшемуся от телевизора обывателю свою версию итогов года.

— Слова иногда получают диаметрально противоположное продолжение. Скажут, например, что вопрос о мобилизации «не рассматривается», а через пару дней — вот и она.

— Надо понимать, что этот год был стрессовый, это был самый тяжелый год за времена президентства и премьерства Владимира Путина. Это стресс для управленческой системы. И здесь в отношениях с обществом приходится импровизировать и иногда склоняться в сторону жеста и смотреть, как его прочтут. Иногда приходится отвлекать людей от каких-то решений, иногда — камуфлировать решения. Количество вызовов в этом году, повторюсь, нарастало, это такой тактике способствовало.

— Почему в парламенте ни одна из партий не пытается как-то использовать ситуацию с войной для своего рейтинга?

— Я не думаю, что роль парламента в России была принципиально важна даже в 1990-е. Я не пытаюсь сейчас бросить камень в адрес 90-х годов, но всё равно ощущение какой-то ненастоящей власти присутствовало. Даже когда депутаты пытались денонсировать Беловежские соглашения, устроить импичмент, было ощущение такой второстепенности и декоративности этой структуры. Поэтому то, что и сейчас парламент не служит центром принятия решений, — это в российской политической реальности стало элементом обыденности. Я вообще не уверен, что идея парламентской ветви законодательной власти проросла в современной России, как бы это ни звучало для самих депутатов и для тех, кто за ситуацией внимательно следит.

Понятно, что оппозиционные партии взяли отчасти паузу в этом году, понимая, что для них важнее сохранить место в правящей коалиции и продемонстрировать единство рядов. Это дает большие аппаратные дивиденды. Понятно, что парламент не может не конкурировать с другими институтами власти в демонстрации того, что они первыми и быстрее всех реагируют на те или иные инициативы исполнительной власти, ловят их на лету, дополняют какими-то своими идеями, угадывают и предвосхищают. Это элемент любой понятной аппаратной игры, которая существует в любом большом коллективе, в любой управленческой системе. По крайней мере закрытой, я сейчас не беру конкурентные системы, где политическая реальность заметно отличается от офисной обыденности.

— Учитывая, что это не конкурентная система, вы сейчас назвали эти партии оппозиционными в кавычках или без?

— Ну, это не так важно в устной речи…

— А на письме мне как поступить?

— Это структуры, которые ищут там место. И в случае неудач или слабости власти они актуализируют свою оппозиционную идентичность, как это было в 2018 году, когда их кандидаты побеждали на губернаторских выборах, сами того подчас не желая. То есть они, конечно, участники большой властной коалиции, которая оформилась как минимум весной 2012 года, когда эти партии получили губернаторские посты — «место за столом». За большим столом. Понятно, что в случае каких-то колебаний, турбулентности возможность актуализировать собственную оппозиционную идентичность всегда возникнет. Скажем, с 1996 года КПРФ занята тем, чтобы бороться за второе место.

— Чтобы не занять нечаянно, упаси боже, первое?

— Это было уроком, который они извлекли в марте-апреле 1996 года.

— То есть в 2022 году, если я вас правильно поняла, для оппозиции еще не настал момент проявить оппозиционность?

— Тут уж вопрос соотнесения наших представлений об идеальной оппозиции с реальной, которая имеется. И есть немало политических экспертов, которые делают акцент на том, соответствует или нет российский политический ландшафт идеальному и правильному. Наверное, эта ниша уже ими занята, и я не буду в нее проникать.

— Но вот, например, вернулся после многолетнего заключения в США Виктор Бут — и чуть ли не с трапа самолета вступил в ЛДПР. Точнее, его туда «вступили». По какому критерию в России таким выдающимся возвращенцам раздают партии? Почему если, скажем, признанный судом убийца или «оружейный барон» — это ЛДПР, а если девушка с пониженной социальной ответственностью — это «Единая Россия»?

— Я не думаю, что это такой существенный вопрос, над которым бьются часами. Возникает задача некой политической натурализации людей, которые вернулись в Россию. Это придает им некий статус в административной системе: возможность ходить на ток-шоу, быть как-то в политическом комьюнити. С другой стороны, я бы не сказал, что кто-то из них запустил мощную политическую карьеру. Здесь же есть более общий вопрос. Если мы верим, что, например, Андрей Луговой не убивал Александра Литвиненко, то кто он вообще такой? На что он претендует? Почему мы вообще должны о нем знать? То же самое — с Виктором Бутом: если он оказался в тюрьме несправедливо, если он — жертва, но не прототип героя голливудского фильма, а просто лавочник средней руки, то в чем его величие, энергетика, пассионарность? Возникают такие вопросы.

Поэтому я думаю, что на сегодня это вопрос некой натурализации этих «селебретис поневоле», оказавшихся в таком качестве. С другой стороны, эти люди достаточно быстро забываются. Ни Лугового, ни Бутину в последние годы никто особенно не вспоминал.

— Почему трудоустраивать их надо непременно в парламент?

— Видимо, для того, чтобы зафиксировать их статус селебрити. Хотя отчасти и для того, чтобы их «законсервировать». Показать, что они важные персоны, но при этом не поощрять какой-то их избыточной публичной активности без необходимости.

— Помните, в фильме «О бедном гусаре…» был говорящий попугай? «Этот-то мерзавец, он ведь не просто повторяет, он выводы делает». Ладно бы они просто сидели тихо в Думе, но Луговой ведь еще законы подписывает. Бут — уже не просто член ЛДПР, он уже успел открыть «отделение партии в Луганске». От них этого требуют или это они от души?

— Можно считать, что они стали акторами, но можно использовать цитату из другой советской классики: ими «заполняют перерыв».

— Зачем это самим партиям?

— Партии получают это как поручение. Им поручают натурализовать такого вот «героя России» условного. Партии оказывают услугу, они демонстрируют свою нужность. У той же ЛДПР ведь есть проблема: не забудут ли ее после смерти Жириновского. На их счастье, избиратель ЛДПР в большинстве не помнит, что Жириновский умер. То есть он знал об этом, когда сообщили, но потом на фоне череды событий 2022 года сам факт смерти Жириновского забылся. Если так и не вспомнят, то он по-прежнему такой серьезный актив у ЛДПР.

Но тут нет никакой гарантии, завтра могут решить, что ЛДПР отбирает у «Единой России» радикального избирателя или отвлекает от чего-то существенного, что ее актив — это никакой не актив, а неликвид.

Поэтому естественно, что это важно, когда о партии вспоминают и дают ей такое поручение. Пользуясь цитатой из того же фильма, который вы вспомнили: «Дайте мне поручение, а уж особым я его сам сделаю».

— А ведь, действительно, только недавно, осенью, я видела в Костроме рекламный банер ЛДПР с портретом Жириновского.

— Это же не первый такой герой. Вспомните «оживление» Владимира Ленина на протяжении всей советской истории.

— Почему коммунистам не выдают какого-нибудь ценного героя? Не доверяют? Боятся усилить каким-нибудь профессиональным киллером?

— У коммунистов тоже возникали разные персонажи. Помните, Виктор Черкесов какое-то время был депутатом от коммунистов, если не ошибаюсь.

— Как эти партии будут готовиться к президентским выборам 2024 года? Они выдвинут своих кандидатов? Или их, может, пора уже просто пронумеровать: «Единая Россия» № 1–5?

— Здесь тоже есть несколько переменных. Насколько российские избиратели переварят события 2022 и 2023 годов? Не всё пока ясно, потому что событий много было, и не факт, что в 2023 году их станет меньше. Насколько травматичным окажется весь этот конфликт для российской элиты? Это две переменных, которые приходится учитывать. Есть сценарий, при котором выборы будут техническим моментом и нужно будет опять показать свою полезность, не разрушая сценарий, предложенный властью, или, наоборот, попытавшись поспеть и напомнить о себе. Как это было с выдвижением Павла Грудинина на прошлых президентских выборах. Технически, как я понимаю, и передвинуть президентские выборы под предлогом военного положения — тоже не проблема.

Или партии могут поискать себе место, если конфигурация как-то поменяется. Это в открытых политических системах вопрос о власти решается на выборах, а в закрытых он решается ежедневно. Поэтому, наверное, текущее участие в политике с помощью активизма, который демонстрируют партии, сегодня забирает больше внимания, призрак президентских выборов важно иметь в виду. С другой стороны, участие в президентских выборах редко для кого становилось серьезным трамплином и способом усилить свою политическую карьеру. Коммунисты выдвигали и Грудинина, и Харитонова, но никому это большого счастья не принесло.

— Скорее наоборот. Грудинин получил после этого большие проблемы.

— Можно и не бросать сегодня все силы на мозговые штурмы о том, как готовиться к 2024 году.

— Кремль скорее склонен будет отменить президентские выборы? Или по состоянию на конец 2022-го в этом нет необходимости?

— Аргументов в пользу отмены выборов, казалось бы, немало. С одной стороны, не до того. Отвлекает от чего-то важного и настоящего. С другой стороны, нет необходимости выстраивать какой-то фасад, показывать «мировой закулисе», что у нас такая же демократия, как у людей. С третьей стороны, выборы — всё-таки некий важный инструмент внутренней легитимности, демонстрации друг другу, «кто ты такой».

— Разве остался еще такой вопрос?

— Он иногда правомерен в периоды турбулентности. Поэтому такая легитимность всё-таки остается в определенном смысле административной валютой, хотя можно спорить, декоративная она или реальная.

— Зачем им что-то демонстрировать друг другу? Они друг про друга еще не всё знают?

— Слушайте, политика — это место, где людей неамбициозных нет.

— А она есть у нас — политика эта?

— Политика существует в любой стране, в любую эпоху, в любом коллективе. Человек по своей природе — существо конкурентное. И власть всегда распоряжается меньшим ресурсом, чем количество претендентов на совокупный ресурс. Поэтому политика имеет разные формы, она не всегда носит публичный характер и классический вид — с партиями, с парламентом и так далее, но человек, повторю, конкурентен по своей природе. Так или иначе всем всегда важно, чтобы на следующем витке, когда количество стульев станет меньше, какой-то стул, возможно, более мягкий и комфортный, достался конкретному актору.

— То, о чем мы сейчас говорим, создало у меня такое впечатление: у условных «них» идет какой-то междусобойчик, они что-то там друг другу демонстрируют, делят стулья. А внизу — «мы» со своей жизнью, с бронежилетами, купленными за собственные деньги, чтобы в них и погибать на войне. И эти два мира друг другом вообще не интересуются. Это неправильное впечатление?

— Как говорил еще один киногерой, «вместе делаем общее дело». Наверное, это ощущение политического пространства как чего-то оторванного, демонстрация властью некоего вакуума между собственной активностью и текущей жизнью — это и есть своего рода магия власти. Но в обществе элементы отчужденности от политики появились ведь не вчера. Можно спорить, когда именно: в 2010-е ли годы или в 1990-е, когда упали тиражи всей периодики и пресса перестала играть ту роль, какую играла в 1980-е. Или после пенсионной реформы. Или после «медведевской оттепели». Есть целый ряд гипотез, когда произошло это разделение политической и общественной жизни. Но сегодня это разделение работает на прочность властной конструкции. А для обывателя политика не то место, не та точка, откуда можно жизнь принципиально поменять. Нет ощущения, что можно прийти, завладеть рычагами власти и сделать всё по уму и правильно. Точнее, это ощущение слабее, чем оно бывает во время революционных ожиданий.

Хотя, конечно, по-прежнему остается проблемой зазор между реальными довольно скромными и ограниченными возможностями власти, с одной стороны, с другой — подпитываемым пропагандой в течение всех 2010-х ощущением всемогущества этой власти. По-прежнему немало людей раздражены тем, почему власть не делает то, что может и что делать должна: не повышает пенсии, не наносит «удары по центрам принятия решений», не диктует своей воли «на международной арене» и так далее. Однако признать свои ограниченные возможности власть не может, это противоречило бы всей логике мейнстрима 2010-х годов.

— Вы сказали, что эта ситуация играет на пользу прочности системы. А она, действительно, по-прежнему прочная? И не будет никакого «раскола элит», у которых под санкциями жизнь не сахар?

— Сегодня прочность не разрушилась. Если говорить об оценках происходящих событий, то носители власти — это самые критичные люди. Так в любом регионе здание администрации всегда наполнено скептиками и критиками. Это всегда люди, лучше всех информированные, это люди, всегда недовольные, в известной степени — не питающие иллюзий. Было бы наивно утверждать, что экстремальные события 2022 года и их результаты всем так уж нравятся. Но раскол возникает не тогда, когда вы по-разному оцениваете ситуацию. Он возникает в моменты, когда кто-то начинает проектировать себя в некой альтернативной реальности. Причем проектировать коллективно, потому что политика — это коллективное действие. Когда кто-то начинает, например, создавать коалиции, как, скажем, герои фильма «Смерть Сталина». И в этом плане возможности создания таких коалиций сегодня ограничены. И возможности проектировать собственные стратегии тоже.

И в части оценки событий все исходят из собственного опыта. Кто-то считает, что мы сильны и всё обойдется, кто-то — что были приняты ошибочные решения и теперь всё пропало. А кто-то уверен, что сейчас надавим сильнее — и всё получится. Каждый исходит из собственных стереотипов. Потому что какого-то большого коллективного опыта у политической системы нет, это вообще иллюзия — понятие коллективного опыта, его не бывает. И совокупности индивидуальных опытов очень разные. Но эта разноречивость оценок, которая не может не существовать, не перерастает в появление и реализацию альтернативных политических стратегий.

Отражается ли всё это на прочности системы? Если считать, что все люди там одинаковы и думают одинаково, то, наверное, нет. Но они живут в собственном довольно интенсивном и конкурентном поле и вынуждены как-то крутиться. Кто-то стремится максимально следовать идеологическому тренду: ездит в Донбасс и еще куда-то и так далее. А кто-то решает подождать, дождаться аппаратных ошибок конкурентов.

— Вы сказали, что возможность создавать коалиции у них ограничена. А она чем именно ограничена? Страхом?

— Существует, конечно, и страх. Так или иначе, но в последнее десятилетие элиты были объектом очень серьезных репрессий, гораздо более жестких, чем репрессии по отношению к оппозиции, к протестному движению.

Я не пытаюсь девальвировать репрессии по отношению к оппозиции, но аресты губернаторов, министров, мэров — это очень серьезный стресс, который показал, насколько уязвим любой чиновник.

С другой стороны, некое противодействие коллективным интригам со стороны власти началось не вчера. Можно поднять мемуары ушедшего от нас в этом году Михаила Горбачева: он описывает, как приехал в Москву из Ставрополья и стал спрашивать у членов ЦК, где они общаются семьями. И ему довольно быстро дали понять, что такое не принято. И это стало правилом в известной степени после 1964 года, после антихрущевского заговора такое горизонтальное общение представителей элиты не поощрялось. Поэтому традиции такой тревожности по отношению к какой-то горизонтальной активности всегда сохранялись. Иногда в непростых ситуациях возникали какие-то коалиции: посмотрите, например, как следил Андрей Громыко после смерти Черненко, в чью сторону склонится политбюро.

Да, сегодня ситуация отличается от советской реальности, когда самоценностью было не столько действие в фарватере первого лица, сколько партийное единство. Сегодня такое единство не требуется, но и поводов для «голосования» у них бывает не так много. Поэтому сегодня даже скептики допускают, что российская власть может выйти из нынешней ситуации если не усилившись, то как минимум сохранившись. Так что рано конструировать какую-то новую реальность.

— Даже в случае военного поражения?

— Есть разные модели. Есть точка зрения, что после военных поражений в российской традиции власть быстро меняется. Но есть опыт XX века, когда, например, Саддам Хусейн довольно долго оставался президентом после «Бури в пустыне» 1991 года.

На сегодня мы видим, что два ключевых страха российского истеблишмента в 2022 году, страх победы и страх поражения, никуда не исчезли. В случае поражения никто не гарантирует нынешним представителям элиты, что они останутся на своих позициях — и вообще останутся в живых. Такой же страх перед поражением существует и у обывателей — точнее, они не допускают возможности поражения. Но обыватель-то исходит из того, что Россия будто бы ни одной войны не начинала и все войны выигрывала. А представители истеблишмента могут иметь собственные исторические знания, более разнообразные. Но у всех возникает желание отогнать мысль о поражении, показать, что будет как-то иначе.

— Это вы говорите о мысли. Но если действительно случится поражение, то система устоит всё равно?

— Есть научные опыты, которые рассчитываются теоретически, а есть такие, которые верифицируются только экспериментом.

— Некоторые ваши коллеги говорят, что элиты боятся не только победы и поражения, а еще «Новичка». Поэтому и не консолидируются.

— Страх перед показным радикализмом власти — это тот страх, который, с точки зрения действующей власти, логично поощрять независимо от того, насколько он обоснован и правдоподобен.

(Оновлено 16:00)

РБК-Украина

Ростислав Шаправский

Где Украина будет брать деньги в 2023 году, хватит ли правительству средств на военную кампанию, что ждет курс гривны и почему западные государства давят на МВФ в вопросе поддержки Украины – об этом и другом в интервью РБК-Украина рассказал министр финансов Сергей Марченко.

Сергей Марченко: Запад не планировал давать Украине деньги, потому что не планировал войну

Война изменила экономическую картину как всей страны, так и каждой отдельной семьи. Россияне не только обстреливают мирные города, пытаясь сломить дух сопротивления, но и откровенно уничтожают предприятия, инфраструктуру, чтобы нанести как можно больший ущерб.

Удержаться на плаву Украине помогли западные кредиты и безвозвратные гранты, которых суммарно с начала полномасштабной войны предоставили на 31 млрд долларов. И это не считая военной поддержки. В следующем году нужно еще больше, говорит министр финансов Сергей Марченко. Впрочем, оглядываясь на последние 10 месяцев, не видит в этом проблемы, по крайней мере, такой, как в начале прошлой весны.

В интервью РБК-Украина чиновник рассказал, есть ли у правительства запас прочности финансировать военную кампанию, как идут переговоры с МВФ и почему на фонд давят страны G7, чего ждать пенсионерам, почему передача конфискованных российских активов – дело не быстрое, а также о налоговой реформе и курсе гривны.

– Вспоминая сейчас конец февраля-март, были мысли, что война так затянется?

– Нет, абсолютно не было. Даже когда общались с нашими партнерами – МВФ и со странами, которые нам помогают, показывали наш дефицит бюджета, мы говорили, что через три месяца ситуация будет яснее и надеемся, что скорее победим.

Конечно, никто не думал, что война настолько затянется. Я уже не говорю, что она перейдет в 2023 год. Никаких таких оценок никто не давал, и у нас даже таких оснований не было.

Понимание того, что война надолго, ко мне лично пришло где-то в конце мая, июне. Я успокоился и понял, что лучше принять реальность именно так, что война будет долгой и что это от меня лично не зависит. Так проще планировать жизнь и работу Министерства финансов.

– А были сомнения, что стране удастся удержаться? Что удастся адаптироваться экономике со временем, удержать курс гривны, не допустить дефолт?

– Не было сомнений и какого-либо ожидания катастрофы или апокалипсиса. Могла быть техническая ситуация невозможности проводить платежи, но мы все делали, чтобы этого не допустить. Специалисты Министерства финансов достаточно профессиональны и адекватны на своих должностях, поэтому у меня не было никаких оснований сомневаться или допускать апокалиптические картины.

О финансовой поддержке Запада и займах 2023 года

– После 10 месяцев полномасштабной войны как бы вы кратко описали ситуацию в государственных финансах?

– Стабильно напряженная, если в двух словах. Она стабильна, потому что у нас особых изменений сейчас нет. Но напряженная, потому что мы постоянно в поиске. Следует быть постоянно заряженным, постоянно работать на поиск источников наполнения бюджета, не внутренних, а преимущественно внешних.

– Если говорить о бюджете воюющей страны, львиная доля расходов – это оборона и безопасность, зарплаты военным. С конца февраля, насколько выросли эти расходы?

– Если сравнивать с довоенным бюджетом, то в 6 раз.

– И это при том, что дальше нужно финансировать социальные и остальные выплаты.

– У нас есть стабильные расходы – образование, социальная защита, здравоохранение и другие. А военный бюджет вырос в 6 раз, сейчас это 31,7% ВВП, почти половина бюджета уходит на сектор безопасности и обороны.

– У нас есть запас прочности в тех условиях, в которых сейчас живем, на длинную дистанцию? Если исходить из того, что война еще будет продолжаться.

– Готовы ли мы весь год вести военную кампанию? Да, готовы. У нас в бюджете фактически заложены показатели, которые именно об этом говорят. Конечно, может быть разной формы интенсивности военная кампания. Но когда мы планировали бюджет на 2023 год, наиболее вероятным сценарием было продолжение войны. В сущности, сейчас задача сводится к поиску ресурсов.

– Деньги правительству нужны, пожалуй, не меньше, чем оружие ВСУ. С оружием наши западные партнеры, возможно, где-то тянут по политическим причинам. Плюс они не могут столько дать сразу, сколько нам нужно, потому что у них банально нет. Но у них есть деньги. И иногда казалось, что нас кормят по чайной ложке. Почему?

– Кто дает деньги? Политики принимают решение, а деньги дают министры финансов. Самые невозмутимые создания в мире – это министры финансов (смеется, – ред.). Политики согласились поддержать Украину, но с точки зрения министров финансов нужно было найти механику, каким образом эти средства предоставить. И мы вели с ними постоянную большую ежедневную работу.

Хочу, чтобы все понимали. То, что нам дали 31 млрд долларов в 2022 году – это не манная небесная, почему-то упавшая на Украину, а мы здесь счастливые радуемся. Если вспомнить весь год, то фактически 90% своего времени я проводил в диалоге и постоянной коммуникации с министрами финансов. Были разные коммуникации, были убеждения, были и дискуссии. Происходили разного рода эмоциональной нагрузки встречи, ведь каждый случай уникален и, соответственно, переговорная линия индивидуальна.

Вы сейчас спрашиваете, почему денежные средства поступали неравномерно? Ответ очень прост. Западные страны не планировали давать Украине деньги, а принимали эти решения с колес. Они меняли собственные бюджеты и находили решения внутри бюджетных периодов – это дорого стоит.

И здесь очень многое зависит от человеческого фактора. У меня лично сформировались достаточно теплые отношения со всеми министрами финансов G7. Есть персональные контакты этих людей, я иногда пишу им сообщения с призывом о поддержке, это очень важно. Такого уровня коммуникаций в истории Украины не было. И это не только мой уровень, поскольку уровень президента и премьера, конечно, очень высок, они, со своей стороны, общаются с руководителями стран наших партнеров.

– Вы сказали, что они не планировали давать нам деньги. Почему?

– Потому что они не планировали войну.

– Но США предупреждали нас еще с ноября, что нужно готовиться к вторжению. Под «они» вы имеете в виду США и страны Европейского союза?

– Да конечно. В бюджетах этих стран средств на военную кампанию не было. Это было бы странно, если бы кто-то заложил средства вперед, даже прогнозируя военную кампанию. Потому что старт военной кампании – это чье-то конкретное единоличное политическое решение.

О переговорах с МВФ и новой программе

– Нет такого ощущения, что Штаты хотят, чтобы страны ЕС занимали более проактивную позицию по поддержке Украины, в том числе и финансовой?

– Конечно, разделение ответственности – это ключевой вопрос, который сейчас стоит. У меня буквально перед интервью с вами была последняя в этом году встреча министров финансов G7, руководства МВФ и Всемирного банка. Ключевой месседж, который сейчас раздается от наших партнеров, – они хотят другой привлеченности МВФ.

Вы говорите, что Штаты хотели бы большее вовлечение ЕС. И здесь я понимаю, почему европейская система принятия решений была более сложной, чем, например, американская. Надо согласование 27 стран, там механика другая. Сейчас же звучит сигнал о том, что МВФ должен в следующем году помочь Украине. Это звучит от каждой страны «Большой семерки», от руководства этих стран. Они как одни из ключевых акционеров видят в этом роль МВФ.

Мы видим роль ЕС в следующем году – 18 млрд евро, мы знаем, что США планируют выделить 9,9 млрд долларов на 9 месяцев, есть понимание по другим меньшим странам, что именно может быть предоставлено. А сейчас спрашивают о роли МВФ в этом процессе, и здесь давление на руководство фонда достаточно высокое. Мы, в свою очередь, готовы к любому развитию событий.

– Некоторые ваши коллеги во власти говорят о том, что МВФ в вопросе поддержки Украины занял несколько равнодушную позицию, явно не лидерскую. Почему так получилось? Не понимали, как финансировать охваченную войной страну? Ждали политических сигналов из Белого дома, как им поступать?

– Чтобы понимать такое поведение МВФ, нужно понимать их мандат и экспертизу. Способ принятия решений в МВФ предусматривает консенсус на борде, а там все страны, включая Россию, которая, я напомню, голосует против выделения помощи Украине.

– Но ведь РФ не влияет на итоговое решение фонда давать деньги или нет.

– В фонде есть список стран, с которыми существует необходимость проводить дополнительные консультации, поскольку они могут иметь особое мнение по целесообразности предоставления программы для Украины в условиях войны.

– Эти страны ориентируются на мнение России?

– У руководства МВФ достаточно непростая задача, как с точки зрения нахождения консенсуса всех стран по отношению к Украине, так и с точки зрения техники и подготовки документов. Потому что задача программы МВФ состоит в том, чтобы привести, если по простому говорить, наши государственные финансы, макроэкономическую ситуацию и монетарную политику в определенную гармонию и баланс, чтобы мы были самодостаточны как страна в среднесрочный период. То есть программа должна дать нам необходимые рычаги, чтобы мы вышли в приемлемый в понимании высокого уровня мировых экспертов МВФ уровень долга по отношению к ВВП, уровню дефицита, инфляции и так далее.

Это такая достаточно сложная механика. И в этой части МВФ, к сожалению или к счастью, достаточно консервативен. Убедить их дать программу Украине достаточно сложно по одной простой причине. Они говорят: «мы открываем наши «блупринты», методички и экспертизу и видим, что вы в сложной ситуации, у вас война, а мы с такими ситуациями еще не имели дело». Поэтому решили совместно искать выход из ситуации, начнем с мониторинговой программы, а дальше ожидаем, что будет более широкая программа.

У меня, например, не было иллюзий в части вовлеченности МВФ, но то, что такая вовлеченность нужна, у меня тоже нет сомнений.

– Те сигналы, о которых вы говорите, от G7 к МВФ, это уже как-то проявляется в переговорах с фондом? Фонд готов к серьезному финансированию в следующем году?

– Это чувствуется в обещаниях, которые берет на себя руководство фонда.

– А мы можем сейчас говорить об объеме или формате программы?

– Пока говорить об объеме полноценной программы с МВФ рано. Мы сконцентрированы на эффективном выполнении мониторинговой программы. Однако мы как правительство уже обсуждаем, какой именно может быть новая программа, какие реформы важно в ней предусмотреть. Война, конечно, главная причина неопределенности при таком планировании.

– Если считать, что у нас дефицит 38 млрд, 18 млрд нам дает Европа, почти 10 млрд – Штаты, то, грубо говоря, нам еще нужно закрыть минимум 10. То есть это та сумма, с которой мы теоретически можем приходить в фонд.

– Мы должны говорить и о том, что еще есть Всемирный банк. Список стран, которые оказали помощь Украине за последнее время, не концентрируется только на этом году. Мы работали не только с США и Европой. Кроме Канады и Великобритании, здесь Франция, Италия, Нидерланды, Дания, Швеция, Норвегия, Латвия, Литва, Австрия, Бельгия. Даже Албания и Исландия помогали Украине бюджетной поддержкой.

О чем это говорит? О том, что мы не ограничиваемся работой в одно окно или в три окна – США, Европа и МВФ. Это работа со всеми возможными вариантами. Даже такие страны как Исландия дали нам фактически 500 тысяч долларов – это прекрасно, мы благодарим их за это.

– Вы со следующего года возглавите управляющий совет Всемирного банка и МВФ. Это как-то реально может помочь улучшить переговорную позицию с этими институтами? Как вы к этому готовитесь?

– Является ли это окном дополнительных возможностей? Наверное, да, это окно дополнительных возможностей в вопросе отстаивания позиций Украины. Признание ли это роли Украины, позиции Украины на мировой арене? Да. Является ли это дополнительным шансом сформировать проукраинскую повестку дня следующего года? Да. Это то, что с точки зрения моего понимания можно сделать.

Но, с другой стороны, это достаточно четко сформированный мандат. Он предусматривает председательство на ежегодном собрании представителя Украины. Далее, кроме председательства, есть функции председательства на комитете по вознаграждению исполнительных директоров МВФ и Всемирного банка и в процедурном комитете, эти функции четко определены.

Можно ли говорить о дополнительных каких-либо возможностях? Я думаю, что да, и мы этот вопрос сейчас активно изучаем. У меня есть большая заинтересованность воспользоваться этой уникальной возможностью, чтобы сформировать повестку дня такую, которая нужна Украине.

Ущерб от российских атак по энергетической инфраструктуре

– Третий месяц мы живем в условиях массированных ракетных атак по энергетической инфраструктуре. Вырос ли за это время дефицит бюджета, который оценивали в 4-5 млрд долларов в месяц? Насколько вообще выросли расходы из-за этих атак?

– Мы могли выделять через резервный фонд средства на те прямые расходы, которые нес бюджет из-за вражеских обстрелов по энергетической инфраструктуре. Суммы незначительны по сравнению с масштабами разрушений.

Вопрос не в том, есть ли средства или нет. Это достаточно специфическая потребность, которая предполагает определенное время для ее удовлетворения. Даже наличие средств не даст нам трансформаторов, которые были уничтожены. Если бы была потребность только в деньгах, я думаю, мы закрыли бы этот вопрос быстрее.

Разрушение энергосистемы оказывает влияние на работу бизнеса, на экономическую динамику. Масштаб пока оценить сложно. Есть оценки Национального банка Украины, они варьируются по следующему году от потерь по влиянию на ВВП от 2,8 до 10%. Я предпочитаю основываться на этих оценках. В любом случае, это утрата определенных доходов бюджета. Есть еще потери от льгот по НДС, в частности, за счет необходимости ввоза генераторов, но там сумма незначительна.

– Ключевые убытки ложатся на энергетические предприятия, в том числе и на частные?

– Есть «Укрэнерго», мы стараемся помогать компании в части привлечения кредитования под обновление инфраструктуры, обеспечение потребностей критической инфраструктуры. И в данном случае с нашим участием на нужды «Укрэнерго» в 2022 году было привлечено 562,3 млн долларов США. Это один из самых успешных кейсов привлечения средств.

С другой стороны – частные компании. И здесь вопрос посложнее. Уничтожается и частная инфраструктура. Но вопрос роли и ответственности всех участников здесь должен быть не солидарным, а ответственным. Если вы владелец и вы эту инфраструктуру использовали и амортизировали, уменьшая налоги на предыдущие периоды лет, значит вы можете найти пути инвестиций на восстановление этой инфраструктуры.

Государство может найти пути, как вам помочь эти средства инвестировать. Но это не значит, что государство должно оказывать нетто поддержку бизнесу.

– Грубо говоря, не должно покрывать эти расходы?

– Мы можем помочь создать общий способ привлечения, но привлекать средства в частную инфраструктуру должен ее владелец. И учитывая сверхприбыли компаний в предыдущие периоды, учитывая амортизацию этого уничтоженного оборудования, я думаю, это именно ответственность частного владельца, несмотря на то, что это было уничтожено войной, найти средства на восстановление.

– Даже представляю, кому этот ответ не очень понравится.

– Мне без разницы, кому он может не понравиться. Мы ведь не играем в какие-то простые вещи, это очень сложная история. Каждый должен нести свой уровень, свою ношу в части войны, граждане Украины страдают больше всего. Особенно те, кто потерял жилье, не имеет средств к существованию. Поэтому роль бизнеса, особенно крупного бизнеса, должна быть в том числе не только в помощи армии или волонтерстве, а именно их ответственность – обеспечить работу критической инфраструктуры.

О бюджете, госбанках и национализации российских активов

– Пока трудно оценить последствия и ущерб от этих атак, но премьер-министр говорил, что если они продолжатся, то падение ВВП по году может составить до 50%, что повлияет на макропоказатели в следующем году. Нет предчувствия, что бюджет придется пересматривать в начале года?

– Бюджет у нас простой, есть финансирование военной кампании и все остальное. Больше средств у нас не станет, это понятно. Понятно и то, что огромное влияние на экономику и доходы бюджета также будет, опосредованное влияние. Я бы не делал пессимистических оценок, я был бы сдержанно-реалистичным.

Бизнес у нас показал выдержку, способность жить в условиях войны. И я благодарен бизнесу за то, что они работают. Бизнес, который думает и считает, что работать в Украине возможно даже в войну, находит возможности обеспечить себя генераторами, средствами связи и так далее.

И он готов инвестировать, потому что понимает, что сохранить место в послевоенной Украине гораздо важнее, чем сохранить основные средства, активы и инвестиции, сделанные в предыдущее время. Выход из Украины не имеет никакого смысла, сейчас лучше доинвестировать, сохранить себя здесь, чтобы потом быть первым, кто получит дополнительные возможности.

– Слышал определенную критику со стороны властей в отношении некоторых компаний, в частности, телекоммуникационного сектора. Якобы они не подготовились к проблемам с электроснабжением, поэтому у нас есть проблемы со связью. Рассматривается ли возможность, что некоторые такие компании на время войны перейдут в управление государства?

– Это сложный вопрос с точки зрения перехода права собственности. Я бы считал, что основаниями для перехода в собственность государства частного имущества, основных средств бизнеса должны быть объективные связи этого бизнеса с властями Российской Федерации. Это должно быть ключевым условием.

Если бизнес не в состоянии обеспечить деятельность критической инфраструктуры, я не уверен, что государство может справиться лучше при всем уважении к государственным институтам. Потому что нет у нас таких возможностей, например, если нужно будет дополнительные инвестиции сделать.

Но если бизнес в той или иной степени не заинтересован в обеспечении выполнения своих функций, это уже другой вопрос, и там должен быть другой формат общения. Есть другие формы – банкротство, признание неплатежеспособным. И есть много способов, как помочь бизнесу получить кредит, если есть потребность в кредите. Я не хотел бы, чтобы вопрос о смене владельца ставился остро из-за невыполнения определенных функций.

– На каком сейчас этапе тема с возможной национализацией «Альфа Банка» (теперь «Сенс Банк»)? Был принят законопроект соответствующий, достаточно активно шла дискуссия – надо или не надо, чтобы банк перешел в государственную собственность, учитывая, кто его бенефициар. Как сейчас?

– Есть закон, предусматривающий, что государство в лице Министерства финансов Украины имеет право участвовать в выводе с рынка системно важного банка, в отношении которого Национальным банком Украины принято решение об отнесении к категории неплатежеспособных. Там есть определенные условия и предохранители. На данном этапе я бы предпочел сказать, что во исполнение этого закона мы готовы работать с любым банком. Но я бы не хотел комментировать, какой банк может попасть под действие этого закона.

Для Министерства финансов принципиальным вопросом остается не национализация банков и увеличение части государства в банковской системе, а именно уменьшение этой доли. В войну это невозможно, но лично мне этот вектор считается более объективно эффективным и важным. Я бы осторожно подходил к подобным вопросам. Банки должны работать, выполнять свою функцию и иметь эффективных собственников.

– Докапитализация государственных банков предусмотрена на 2023 год?

– Нет, пока не предусмотрена. Эту потребность может оценить определенное стресс-тестирование, которое проводится Национальным банком. Если потребуется и будет невозможность выполнения госбанками определенных нормативов – будем думать об этом.

В военный период достаточно благоприятная политика в части нормативов, выполнение их банками, в том числе государственными. Поэтому увидим, на данном этапе я бы не ставил этот вопрос как особо насущный. У нас есть другие проблемы, которые мы должны закрыть.

– Вы как представитель акционера в государственных банках довольны, как они действуют во время войны?

– Без Министерства финансов и его роли современная банковская система функционирует в достаточно простом формате. Банки не заинтересованы сегодня в кредитовании. «Доступные кредиты 5-7-9» – это единственная кредитующая программа с компенсацией процентной ставки.

Есть очень мало новых кредитных решений, без учета «5-7-9». Средств в банковской системе более чем достаточно, ликвидность чрезвычайно большая. Способы использования этой ликвидности всем известны. Но банки предпочитают использовать депозитные сертификаты как метод сохранения своей ликвидности.

Поэтому у нас банковский сектор, к сожалению, превратился не в генератор экономического роста или как минимум локомотив этих процессов, а в достаточно комфортную среду, в которой, особо ничего не делая и ничем не рискуя, можно прожить этот сложный период.

О курсе гривны и экономии государственных средств

– Были разговоры об оптимизации министерств, чему многие ваши коллеги не рады. Речь об объединении министерств, о сокращении персонала. Есть понимание, что придется еще больше резать расходы на чиновников в следующем году?

– Не вижу проблем в разного рода предложениях изменить существующую систему, чтобы повысить эффективность деятельности органов власти. Но я бы не ставил вопрос большой экономии, потому что, во-первых, это будут большие расходы в случае массового сокращения чиновников. Во-вторых, качественных кадров в системе не так много, их важно сохранить, поэтому любые изменения не должны привести к потере управляемости системы государственной власти.

– Если же речь идет о социальных расходах, то политически любой власти трудно говорить «нет», даже если неизвестно, когда состоятся следующие выборы. В этой связи у меня вопрос: что у нас будет с индексацией социальных расходов и пенсий?

– Мы можем позволить себе индексировать пенсии, и мы будем это делать.

– В марте?

– Да. Наименее защищенные категории на сегодняшний день – это пенсионеры. И государство будет искать способы поддержки пенсионеров. Что касается справедливости и восстановления способности бюджетников получать достойные заработные платы, то об этом стоит говорить после победы в войне.

Последствия любых решений по повышению заработных плат на данном этапе без имеющихся ресурсов для их обеспечения могут привести лишь к обесцениванию гривны, девальвации, инфляции и, соответственно, уменьшению покупательной способности этой же гривны.

– Читатели не простят, если не спрошу, что министр финансов думает о курсе гривны на 2023 год?

– Гривна будет стабильной, если мы 38 млрд долларов привлечем в бюджет. В таком случае я не вижу проблем с курсом гривны.

– А если начнутся, как ожидается, импортные закупки газа «Нафтагазом»? Если будет закупка импортной электроэнергии?

– Это повлияет на торговый баланс, но не существенно. Несколько миллиардов долларов не могут существенно повлиять на торговый баланс. Да, конечно, у нас отрицательный торговый баланс, и надо ставить вопрос поддержки отечественного производителя, потому что сейчас потребление импортных товаров, несмотря на войну, достаточно высокое.

Конечно, нужно думать о структуре послевоенной экономики. Она будет совсем другой, потому что мы потеряли большую долю предприятий, некоторые важные для отраслей предприятия.

– Вдобавок происходит региональная миграция предприятий.

– Миграция предприятий, населения, уменьшилось потребление. Именно поэтому и послевоенная экономика будет другой. И сейчас стоит сделать все возможное, чтобы эта экономика была высокопроизводительной и создавала продукцию с высокой добавленной стоимостью. Продавать зерно, руду и металл мы научились. Из положительного – мы также научились готовить IT-специалистов и производить IT-продукты.

Я бы предпочел, чтобы мы научились и усилили вектор позиционирования Украины как страны, которая хочет быть не сырьевым придатком, а готовить продукцию с высокой добавленной стоимостью. Это то, о чем нужно говорить с нашими партнерами, о послевоенном восстановлении и инвестициях.

Налоговая реформа и ее влияние на бюджет

– Для улучшения бизнес-климата и привлечения инвестиций ваши коллеги из Офиса президента, в частности, заместитель главы ОП Ростислав Шурма, предлагает налоговую реформу. Так называемая «10-10-10». Минфин является, пожалуй, логичным противником этой идеи, потому что реформа может привести к резкому снижению налоговых поступлений в бюджет. Видите ли вы вообще возможность компромисса на этот счет?

– Перед введением любых изменений следует оценить их последствия. И потом уже принимать решение, проводить эти реформы или нет. Если реформы адекватны и направлены на улучшение общественной жизни и блага в целом всего общества Украины, а не конкретных бизнесов или конкретных граждан, они имеют право на существование. И даже наши партнеры не будут отрицать это.

Но если эти реформы предполагают формирование популярного общественного мнения и поддержки, несмотря на цену вопроса для другой категории граждан, то у меня на такие предложения есть собственное мнение. Оно формируется моим мандатом как министр финансов.

– Из того, что я слышал, есть идея, что именно средства доноров должны стать компенсатором, который позволит провести налоговую реформу, создать мотивацию для бизнеса, но при этом не сделать дыру в бюджете. Это реально? В наших условиях сейчас можно продать эту историю тому же МВФ?

– МВФ не нужно ничего продавать. Их интересует только одно: можете это делать – делайте. Цена вопроса – сколько? Если цена вопроса, которую вы можете объективно перекрыть за счет других источников, никто не будет возражать. А ответ вроде финансового или экономического рая, который будет сформирован после реформы, что позволит этот вопрос потом как-то перекрыть, он не устроит МВФ. У них достаточно большая и широкая экспертиза сотрудничества со странами, которые проходили такие решения. И потому их беспокоит только одно – какие компенсаторы, каким образом этот вопрос будет перекрыт. Больше ничего.

Налоговая реформа со снижением ставок сейчас будет иметь негативные последствия. Последствия очевидны для нас и опыт других стран показывает, что этого лучше не делать. Если кто-то думает, что у нас есть какие-то уникальные экспертизы или наша экономика какая-то суперуникальная, или у некоторых налоговых экспертов и макроэкономистов есть какие-то визионерские решения, то я хочу предостеречь всех от такого рода мнений. Это уже было, это уже проходило, последствия очевидны, в том числе для Украины, и в Украине это уже было.

Я не буду вспоминать примеры, которые были, когда уменьшения ставок налогов…

– Вы о снижении ставки ЕСВ?

– Да, о ЕСВ. Это приводило только к падению доходов бюджета, никакой детенизации не происходило, никакого развития бизнеса не происходило. А я бы лучше предпочел общаться с предложениями, которые формировали бы вещи развития. Как сделать так, чтобы роли государства в деятельности бизнеса было меньше. И под ролью государства я в последнюю очередь предусматривал бы налоговые или какие-либо другие изменения. Я бы подумал о более широком контексте роли государства в деятельности бизнеса.

– Вы в целом поддерживаете идею, что налоговая реформа нужна, скажем, уже послевоенной Украине?

– Может сложиться ситуация, что послевоенной Украине потребуется абсолютно противоположная реформа, чем та, которую широко обсуждают сейчас. И я не уверен, что мы сейчас будем готовы об этом говорить. Потому что не знаю, какую послевоенную страну мы получим, условно говоря, сколько собственного ресурса у нас при этом будет, чтобы страна жила и развивалась.

О восстановлении деоккупированных территорий

– Послевоенной Украине точно потребуется много денег. История о конфискованных российских активах сейчас вообще предмет переговоров с нашими западными партнерами? Знаю, что есть определенный скепсис по этому поводу в частности в европейских странах. Может быть, Штаты и та же Канада более проактивны в этом вопросе?

– Нужно разделять вопросы частных активов и государственных. Если говорить о золотовалютных резервах, то это достаточно длинный путь. Я не уверен, что, несмотря на потенциальные возможные решения, этот путь уже четко выкристаллизован и понятен для всех субъектов.

Я объясню. Конфискация активов в пользу Украины – прецедент мирового масштаба. Поэтому страны, которые должны сделать такие решения, пока не готовы на этот шаг. О замораживании активов речь идет; о том, что это справедливо, что Украина может и должна претендовать на эти активы, идет речь; потери экономики Украины высчитываются, есть соответствующие отчеты – об этом также идет речь. Но пока нет юридически четко сформированного механизма, каким образом эти средства должны быть изъяты в пользу Украины без согласия их владельца.

Это сложная история, сейчас несколько групп активно над этим трудятся. Есть юридическая группа, сформированная в Офисе президента, они над этим активно работают. Мы также присоединяемся с нашей стороны, мы ищем разные варианты для того, чтобы эти средства обратить в пользу Украины. И недавнее решение Генеральной ассамблеи ООН и другие решения показывают, что тот путь, по которому мы идем, несмотря на то, что он сложный и тернистый, верен и в конечном случае будет найдено решение. И у нас будет возможность воспользоваться этими средствами в любом формате в пользу государства Украина. Это могут быть разные форматы, это стоит подчеркнуть.

– Вы сказали, что мы сейчас не можем говорить о том, какой будет послевоенная Украина. Президент и военное командование четко говорят, что наша цель – это выход на границы 1991 года и здесь никаких компромиссов быть не может. А финансово мы справимся с обеспечением регионов после деоккупации, находившихся под контролем РФ 9 лет?

– Война – тяжелая история, нам сложно выживать в условиях, когда 50% бюджета идет на военную кампанию, дефицит также превышает 20% ВВП. Это непростая история. Но, прибавив к ней в будущем деоккупированные территории, это мало что изменит. Условно говоря, нам и так нужно восстанавливать территорию декупированной Харьковской области, Черниговской, Киевской, Херсонской областей.

В условиях, в которых мы живем, мы ищем решения, несмотря ни на что. Потому нет проблемы в том, чтобы восстанавливать территории, которые Украина планирует вернуть. Вопросы денег и вопросы времени, сколько это требует, и я думаю, что решение может быть найдено.

Вспоминая апрель-май, я скажу, что можно было бы просто повесить нос и сказать, что 5 млрд долларов – это неподъемная история, сложить лапки, потому что мы раньше в год привлекали миллиард, а здесь нужно 5 в месяц. Можно просто сидеть и думать, кто нам поможет. Но когда ты занимаешь проактивную позицию и думаешь, каким образом этот вопрос решить, раскладываешь его на меньшие части, понимаешь, у тех стран такие возможности, а у тех – другие, и дальше с каждой страной работаешь, то это и есть способ решения. И сейчас мы не удивляемся, почему у нас за год собрано 31 млрд долларов и, в частности, 5 млрд долларов в декабре, это уже нормальная история.

Никто уже не задается вопросом, где берутся деньги. То же касается восстановления деоккупированных территорий. Средства найдутся – вопрос времени, людей и ресурсов, которые у тебя должны быть.

О победе в войне и ожиданиях от 2023 года

– Скоро Новый год, от которого каждая украинская семья ждет мира и победы. Как вы думаете, чего ждать украинцам в 2023 году?

– Украинцам в 2023 году нужно спокойно выдохнуть и пытаться воспринимать ситуацию как имеющую определенную текучесть. Я не склонен жить чаяниями и надеждами, потому что это очень сильно истощает нервную систему и многих просто убивает морально, физически и психологически. Нужно верить, но эта вера должна быть подкреплена шагами и действиями по ежедневной работе на каждом участке, кто может помочь.

Это не должна быть иллюзия о том, что завтра будет победа, хотя все на это надеются. В таком случае реально морально надломиться, если победа не случится. Поэтому я хотел бы надеяться на победу, делать все необходимое для победы, но не ставить это как основу в жизнедеятельности. Победа будет тогда, когда это будет возможно.

А второе – не разочаровываться, не думать, что это конец света, не считать, что война будет надолго, что эта жизнь уже изменилась в худшую сторону. Я считаю, что одна крайность – большая надежда, что война закончится завтра, а другая крайность – что война не закончится никогда, они морально убивают людей и не дают нормально жить, работать, воспитывать детей, формировать семьи. Надо дать себе возможность радоваться каждому дню, прожитому в свободной стране.

– Что для вас значит победа Украины в войне? Как вы ее представляете?

– Победа у меня не ассоциируется с конкретными метрами границы, которые мы держим, хотя это важно. Победа – это формирование такой идентичности, которая никогда не ставила бы под сомнение нашу способность развиваться и жить в независимой стране. Чтобы нас никогда не считали людьми, которых можно поработить, людьми второго сорта – вот это и есть победа.

Я считаю, что мы этой победы, если еще не добились в полной мере, то мы ее достигаем. Изменение отношения к Украине и украинцам в частности – это большая победа, которую мы уже имеем. Вопрос – зафиксировать в конкретных документах, конкретных метрах границы и конкретных решениях. Это уже вопрос времени, и это уже понятно.

Точно известно, что мы не будем такими, какими были до войны. Склонять голову перед другими странами и нациями украинцы больше не будут. За то, чтобы мы могли идти с высоко поднятой головой, быть независимой страной заплачена очень высокая цена. Я об этом без пафоса говорю. У меня внутри есть такое чувство. Мое понимание этого гораздо осознаннее, чем это было до войны.

Можно десятки раз петь украинские песни, одевать вышиванку и рассказывать, как я люблю Украину и язык соловьиный, а кто-то просто берет автомат и ее защищает, кто-то работает на финансовом фронте, кто-то в другом месте, кто-то энергетику спасает. И он понимает, что из-за этих вызовов, страданий и человеческих потерь уже нельзя просто склонить голову. И это уже не только в моем поколении запечатлелось, но и в поколении моих детей. Они уже по-другому относятся, это дети войны, они потеряли несколько лет своего детства. Они знают, что такое бомбоубежище, они знают, что такое враг и опасность, и знают, что есть Украина и что они украинцы.

Эти вещи не для всех граждан были очевидны до войны. Отношение было разное, была дискуссия. К примеру, в вопросах языка, истории, традиций, культуры. Сейчас все эти нарративы невозможны. Потому это и есть в моем понимании победа. Дальше вопрос победы на военном и дипломатическом фронте, но это уже вопрос времени.

(Оновлено 15:00)

Обозреватель

Виталий Портников

Война уничтожила мифы о Крыме: остался один путь деоккупации полуострова

Среди вариантов развития событий в войне, которую Владимир Путин начал против Украины в феврале уходящего года, все чаще говорят о возможном выходе украинских войск на административные границы Крыма и даже об освобождении оккупированного Крымского полуострова от российских войск. Причем ряд экспертов утверждают, что Крым может быть освобожден уже в 2023 году.

Прогнозы во время войны – вещь неблагодарная. И, тем не менее, очевидно, что именно политика Владимира Путина привела к тому, что сама дискуссия о силовом освобождении Крыма стала возможна.

Оккупация и аннексия Крыма вполне может быть отнесена к одной из очевидных личных удач российского президента – если вообще можно говорить об удачах зла. Путину удалось добиться создания в Киеве руководства, которое настойчиво работало над демонтажем украинских государственных институций и силовых структур.

Бегство представителей этого руководства в Россию в 2014 году практически парализовало украинскую государственную машину, сделало невозможным противодействие оккупации и аннексии Крыма. Но при этом и Запад Путину удалось убедить в мнимой «сакральности» оккупированного полуострова для России. Несмотря на очевидное нарушение Россией международного права, лидеры западных стран, похоже, были готовы смириться с аннексией Крыма – лишь бы только Путин не продолжил усилия по дальнейшей дестабилизации Украины.

Когда в 2014 году началось вторжение на украинский материк, время было уже безвозвратно упущено – хотя и после этого большая часть представителей западных элит (как, прочем, и большая часть самих украинцев) продолжали жить в абсолютном непонимании подлинных намерений Путина.

Даже на серьезных международных конференциях приходилось слышать, что Путину нужен исключительно Крым, что Путин оккупировал Донбасс для того, чтобы отвлечь внимание от Крыма, что можно «обменять» отказ от Крыма восстановлением территориальной целостности Украины на востоке страны. То, что Крым и Донбасс – это всего лишь этап, за которым последует попытка оккупации остальной части страны, похоже, мало кто хотел понять и признать.

При этом в Киеве всегда говорили, что вопрос возвращения Украиной контроля над Крымом – это вопрос политического и дипломатического решения. Что Украина не хочет новых военных конфликтов. Что сама Россия должна признать важность восстановления своих обязательств и возвращения к нормам международного права. Даже сама идея проведения саммитов «Крымской платформы», которые вызвали такое раздражение в Кремле, была направлена на создание инструмента дипломатического и политического давления на агрессора.

Война изменила все.

Во-первых, она убедила украинское руководство и общество, что не существует никакого другого пути, кроме изгнания войск агрессора с оккупированных территорий.

Во-вторых, она, уверен, уничтожила миф о том, что агрессивные действия Путина связаны со стремлением добиться признания российского статуса Крыма, а не завоевания всей Украины.

В-третьих, был уничтожен – самим Путиным – миф о «сакральности» и «исключительности» Крыма после того, как в состав России были включены еще четыре украинских региона.

И когда я слышу заявления о том, что освобождение Крыма от захватчиков приведет чуть ли не к вселенской катастрофе и Третьей мировой войне, я начинаю недоумевать. Почему освобождение Херсонской области, которая с российской точки зрения такой же «субъект федерации», как Крым, – не катастрофа, а освобождение Крыма – катастрофа?

Похоже, логических ответов на этот вопрос не существует. Конечно, политика Владимира Путина зачастую не подчиняется законам логики, и я не спорю: в 2023 году может произойти все, что угодно, все, чего мы боимся и все, чего мы даже и не можем или не хотим себе сейчас представить. Но это, уверен, связано не с «сакральностью» Крыма, а с особенностями политической психологии самого Владимира Путина.

Однако эти особенности, думаю, не должны закрывать понимания простой истины: освобождение Крыма – это вопрос возвращения к приоритетам международного права и к исторической справедливости. А без соблюдения принципов международного права и исторической справедливости мир просто обречен на бесконечные войны.

(Оновлено 14:00)

Голос Америки

В эксклюзивном интервью Грузинской службе «Голоса Америки» бывший главнокомандующий силами НАТО в Европе подчеркнул, что Украина еще долго будет находиться на переднем крае европейской обороны

Генерал Джеймс Джонс: Россия потерпела поражение уже сегодня

В интервью Грузинской службе «Голоса Америки» генерал в отставке Джеймс Джонс выразил убеждение, что цели российских военных в Украине могли измениться, потому что целей, поставленных первоначально, им, по-видимому, уже не достичь.

«Поэтому сейчас, с наступлением зимы, они прибегли к атакам на критически важную инфраструктуру и гражданские объекты в большей степени, чем военные, чтобы создать хаос и трудности для украинского народа», – отметил Джонс.

По словам Джонса, ввиду поразительных успехов Украины на поле боя, президент этой страны Владимир Зеленский, вероятно, чувствует, что у него есть преимущество, связанное с военными аспектами происходящего.

«Но российская стратегия сейчас, похоже, состоит в том, чтобы… наносить ужасающие ракетные удары по гражданской инфраструктуре, которые я считаю военным преступлением», – сказал он.

Реакция стран Запада и, в частности, НАТО, по его мнению, чрезвычайно важна, «потому что это послужит сигналом для других автократий, которые внимательно следят за тем, что происходит, когда диктатор начинает неспровоцированную, незаконную войну, и каковы последствия для его репутации и статуса».

На вопрос, как будут развиваться события в Украине в 2023 году и стоит ли ожидать неожиданного наступления с украинской стороны и новых атак России, Джонс ответил, что если поставки военной помощи Украине будут продолжаться и скорость их увеличится, то Украина сможет наносить удары на значительно более дальние дистанции.

«НАТО как альянс сейчас намного сильнее, намного сплоченнее, – подчеркнул генерал. – Это то, чего меньше всего хотел Владимир Путин. Если поддержка, которую альянс оказывает Украине, останется твердой и постоянной, то это не сулит России ничего хорошего».

Джонс выразил убеждение в том, что Путин был уверен, что война будет короткой и что «НАТО будет реагировать на нее в некоторой степени бессильно».

«Способность союзников обучать и оснащать украинскую армию была медленной в начале, но сейчас она достигла определенного ритма, который гораздо более обнадеживает, – констатировал Джонс. – Я действительно считаю, что они должны быть оснащены оружием большего радиуса действия».

Генерал выразил надежду, что война закончится в 2023 году.

На вопрос о том, могут ли российские «Искандеры» и С-400 или даже ядерное оружие быть использованы против Украины и изменить ход войны, Джонс ответил, что России следует проявить осторожность, если она решит применить какой-либо вид ядерного оружия «в зависимости от преобладающих ветров».

По его мнению, использование беспилотников, которые теперь все чаще поставляются из Ирана, и увеличение дальности полета ракет и разрушительной силы – это то, представляет более реальную угрозу.

Касаясь вопроса о системах Patriot, Джонс подчеркнул, что предоставление Украине необходимого оружия может стать сдерживающим фактором для применения Россией более смертоносных вооружений.

«Я думаю, что более широкое использование беспилотных технологий, которые Запад мог бы предоставить Украине, было бы очень полезным и своевременным», – подчеркнул генерал.

По мнению Джонса, Россия потерпела поражение уже сегодня.

«Она была вынуждены отступить, хоть она и не признает этого, но это (понимают) в военном сообществе, в НАТО, и в США, – констатировал генерал. – Я думаю, что многие, вероятно, были удивлены ее неудачами».

На вопрос о том, как он видит окончание войны и как, возможно, могла бы выглядеть победа Украины, Джеймс Джонс ответил, что конфликт может затянуться, но если Россия готова вести переговоры об урегулировании, которое было бы приемлемо для украинского народа, то необходимо добиться обязательств со стороны Москвы не вторгаться в другие страны.

«Самое главное, что могут сделать США, – это скорость и доставка, удовлетворение потребностей, в которых критически нуждается украинская армия, а также постараться восстановить инфраструктуру, которая была повреждена», – сказал он.

«Когда этот конфликт закончится, как бы он ни закончился, у нас должен быть план, который может помочь Украине быстро восстановить (свой потенциал), – констатировал Джонс. – Украине, я полагаю, суждено быть на переднем крае обороны Европы в течение длительного времени – в зависимости от того, что происходит в России… Вот три вещи, которые я считаю чрезвычайно важными: быстрая доставка помощи, оказание гуманитарной помощи и долгосрочный план восстановления Украины. Как только все это станет реальностью, эта битва завершится».

(Оновлено 13:00)

«Радио Свобода»

Николай Берг

Крымская Нормандия. Россия готовит аннексированный полуостров к войне

Власти аннексированного Россией Крыма приступили к строительству инженерных укреплений на случай боевых действий. Вдоль западного побережья полуострова возводится оборонительная линия, состоящая из траншей, окопов, противотанковых пирамид и минных полей. Жители полуострова публикуют в соцсетях фотоснимки этих сооружений и задаются вопросом, для чего все это нужно.

Первые сообщения о рытье траншей на крымском побережье появились 9 декабря. «А что это у нас на пляже какие-то ямы? Готовимся к нападению с моря?» – написал в телеграм-чате поселка городского типа Черноморское местный житель Игорь Солтан.

Другой пользователь, представившийся Евгением, пояснил, что это делается в оборонительных целях. «Мобилизованые строят укрепрайон. [В селах] Межводное, Северное то же самое – перекопали все пляжи. Сам [глава администрации Черноморского района Алексей] Михайловский сегодня в Межводном на сходе рассказал», – написал Евгений. Впрочем, получить подтверждения того, что такая встреча состоялась и что чиновник действительно давал подобные объяснения, не удалось.

На следующий день в телеграм-канале «Крымский ветер» были опубликованы фотографии и видеозаписи с вырытыми траншеями. Сопоставление снимков с панорамами улиц на сервисе «Яндекс.Карты» подтверждает, что место съемки действительно находится в пгт Черноморское, возле дома номер 56 по Озерной улице.

Игорь Солтан рассказал, что, со слов поселковой администрации, траншеи роют для плановой укладки коммуникаций. Детский пляж, где ведутся земляные работы, является вторым по значимости в поселке. Инфраструктура там действительно хромает, воды нет. Поэтому администрация решила протянуть к месту отдыха водопроводную трубу.

Некоторых жителей Черноморского версия о прокладке водопровода вполне удовлетворяет. Они обращают внимание на то, что глубина траншей достигает полутора метров, ширина – около 1 метра. Такие размеры, по их словам, не позволяют использовать рвы для укрытия военнослужащих в случае боевых действий. Очередную порцию фотографий, сделанных на пляже, черноморцы встретили комментариями: «Имитация» и «Сейчас опять начнутся припадки у мнительных и истерики у восприимчивых».

Однако, судя по снимкам, черноморские траншеи имеют характерную зигзагообразную форму. Так обычно выглядят рвы, создаваемые для обороны местности. «Траншею под трубы буквой Z не роют. Печально всё», – пишут комментаторы в соцсетях. К тому же на некоторых снимках запечатлены люди в военной форме. Как правило, рабочие, роющие траншеи в гражданских целях, выглядят по-другому.

Местные жители рассказали, что в прошлом году поселковый пляж реконструировали. Рабочие отремонтировали тротуары вдоль проезжей части и обустроили новые пешеходные дорожки. Новость об этом, датированная декабрем 2021 года, есть на официальном сайте муниципального образования. Странно, что спустя год после завершения ремонтных работ оккупационные власти решили «планово» провести на пляж воду.

В администрации Черноморского района фактически подтвердили, что рытьем окопов на берегу занимаются военные. «Комплексные практические занятия в масштабе воинской части по обеспечению безопасности военной службы в повседневной деятельности войск – перед началом каждого периода обучения и аналогичные занятия в подразделениях – перед проведением занятий (тренировок) с выходом на полигоны (в районы действий), учений и других мероприятий, связанных с передвижением войск, выполнением технологических работ на вооружении, военной и специальной технике, при подготовке военнослужащих к несению службы, находится в непосредственном ведении Министерства обороны РФ», – говорится в путаном разъяснении, которое предоставили Радио Свобода сотрудники назначенной Россией районной администрации.

Желание выкопать траншеи на поселковом пляже, возможно, связано с тем, что в непосредственной близости от него находятся военные объекты. «Вообще весь городской пляж расположен в бухте, по обеим сторонам которой размещаются старые воинские части. А, как известно, в Крыму все старые воинские части стали новыми. Черноморское нашпиговано этими частями. По всему побережью что-то да есть», – рассказала Софья Завтонова, которая проживала в Черноморском до оккупации полуострова.

Действительно, в непосредственной близости от поселковой набережной в прежние времена располагалось несколько военных объектов: бывшие позиции ПВО, заброшенная отдельная ракетная техническая часть (воинская часть А-2091), территория бывшего 296-го Констанцского дивизиона ракетных катеров, а также бывшие позиции для размещения зенитно-ракетных систем С-200. Используются ли эти объекты в ходе военного вторжения в Украину, неизвестно. Однако украинские военные эксперты полагают, что именно в Черноморском российская армия хранит боеприпасы для зенитно-ракетных и береговых комплексов.

15 декабря строящиеся береговые заграждения были замечены в 55 километрах от Черноморского, на пляже в окрестностях села Молочное Сакского района. В Главном управлении украинской разведки сообщили, что российские военные «пытаются дополнительно укрепить береговую линию, опасаясь высадки украинского десанта».

«Вдоль берега оборудуется сеть минных заграждений, окопов и траншей. Дополнительно устанавливаются так называемые зубы дракона — ряды бетонных пирамид, которые должны остановить продвижение тяжелой техники», – отметили в ГУР.

На подступах к пляжу российские войска перекрыли дорогу и разместили самодельные таблички, предупреждающие о минировании территории. При помощи сервиса «Яндекс.Карты» удалось установить, что таблички появились на узкой перемычке между озерами Соленое (Тереклы) и Конрад, рядом с коттеджным поселком «Счастье у моря».

Размещение заграждений в этой части западного побережья Крыма тоже не случайно. Поблизости находится сразу несколько российских военных объектов. Во-первых, это 40-й отдельный командно-измерительный комплекс войск воздушно-космической обороны. На его территории расположен один из самых больших полноподвижных радиотелескопов в мире РТ-70 (П-2500), построенный в 1978 году. Во-вторых – действующий дивизион ПВО, который оснащен зенитно-ракетными системами С-300. В-третьих, трассовый радиолокатор «Скала-2М». Не исключено, что российское командование ожидает, что украинские войска высадятся на побережье для захвата этих стратегически важных объектов.

Кроме того, в этой же части полуострова находятся военный аэродром в поселке Новофедоровка, на котором летом произошла серия взрывов (до него от Молочного 32 километра по прямой), Крымская военно-морская база в бухте Донузлав (24 километра) и авиаремонтный завод в Евпатории, где обслуживаются российские штурмовики Су-25 (14 километров).

18 декабря в сети появились фотографии траншей, вырытых на пляже в поселке Межводное Черноморского района. Помимо рвов, на пляже появились и оборудованные огневые точки, укрепленные мешками с песком. Такие сооружения сложно перепутать с траншеями, вырытыми для прокладки коммуникаций. Сопоставление опубликованных кадров со снимками из телеграм-канала базы отдыха «Круиз» и с фотографиями кафе «Нептун» в Межводном доказывает, что окопы были вырыты именно в этом населенном пункте.

В представительстве президента Украины в Автономной республике Крым сообщили, что российские военнослужащие требуют от жителей Межводного, владеющих недвижимым имуществом на побережье, «всё освободить и оставить» под тем предлогом, что они мешают строить оборонительные сооружения. Оперативно связаться с владельцами пансионатов в прибрежной зоне для получениякомментариев Радио Свобода не удалось.

Похоже, что российская армия готовится к оборонительным действиям и на юго-западе полуострова. В последнее время жители Севастополя неоднократно видели на улицах тралы, перевозящие бетонные модули для сооружения долговременных огневых точек. Автопоезда с железобетонными изделиями были замечены на проспекте Октябрьской Революции, на Камышовом шоссе и на улице Вакуленчука. В последнем случае, судя по направлению движения, трал мог ехать в сторону бухты Казачьей, где дислоцируется 810-я отдельная гвардейская бригада морской пехоты.

У части жителей полуострова старательные попытки россиян защитить береговую линию вызывают лишь скептическую усмешку. «Думаю, им [российским военнослужащим] еще пирамидки из фольги на голову следует надеть, чтоб уберечь себя не только от войск НАТО, но и инопланетян. Ведь только наивный или с промытыми кремлевской лапшой мозгами сейчас может поверить, что доблестные ВС РФ смогут отстоять Крым, что «Крым – Россия – навсегда», – сказал Алексей Ефремов из Симферополя (имя изменено в интересах безопасности собеседника).

По его мнению, украинская армия не будет понапрасну рисковать жизнями простых солдат и устраивать «высадки в Нормандии». «Там найдут [способ], как меньшей кровью обойти эти окопы и прочие «линии Аксенова», отрезать оккупационную группировку и вынудить к очередному «шагу доброй воли», – считает крымчанин.

Ранее, в ноябре, российские военные были замечены за строительством линии укреплений в северной части Крыма – в районе Армянска и пункта пропуска «Чонгар». На это обратил внимание OSINT-специалист Бенджамин Питте. Он опубликовал несколько спутниковых снимков, на которых видно, как строительная техника восстанавливает старые траншеи и роет новые.

О том, что боевые действия в ближайшее время могут перекинуться на территорию Крымского полуострова, в последнее время в СМИ пишут часто. Следующей целью для украинской армии, как считают наблюдатели, может стать город Мелитополь в Запорожской области, который называют «воротами в Крым». Если Украина вернет контроль над этим населенным пунктом, то российской армии придется отступить на полуостров. Официальные представители крымской оккупационной администрации не отрицают, что в Крыму активно ведутся фортификационные работы. 18 декабря спикер российского Госсовета (парламента) Крыма Владимир Константинов заявил, что береговые заграждения строятся несмотря на то, что полуострову ничто не угрожает, и что «никакой паники среди крымчан нет». «Это будет очень хорошая учебная база после завершения спецоперации. Надо же где-то учить солдат, учить спецбатальоны для проведения разных спецопераций», – объяснил чиновник. Ранее о строительстве укреплений говорил и назначенный Кремлем глава Крыма Сергей Аксенов.

Секретарь Совета национальной безопасности и обороны Украины Алексей Данилов уверен, что Россия не сможет удержать контроль над Крымским полуостровом, несмотря на активную подготовку к отражению украинского контрнаступления. «Я могу сказать: они [окопы] им точно не помогут. Крым будет возвращен, и возвращен обязательно – тем способом, которым решит наше военно-политическое руководство», – отметил глава СНБО.

(Оновлено 12:00)

Украинская правда

Євген Руденко, УП

«Нам потрібні F-16». Інтерв’ю з пілотом Karaya про ворога, безпілотну авіацію, фільм «Top Gun» та віру в Бога

12 жовтня 2022 року 28-річний пілот Вадим Ворошилов із позивним «Karaya» збив п’ять ударних дронів, відвів пошкоджений літак від Вінниці, катапультувався та знову повірив у Бога. Селфі з закривавленим обличчям, яке льотчик зробив одразу після приземлення, обійшло всі соцмережі.

«Я завжди вірив у Бога, – розповів журналісту УП Вадим. – В мене є невеличке татуювання – хрестик. Під час служби не завжди є змога носити реальний, він може заважати, його можна загубити, тому в 2014 році я зробив татуювання.

Буду чесним, з початком повномасштабного вторгнення, втративши побратимів, неймовірних, золотих людей, кращих синів Батьківщини, я зневірився. Але після 12 жовтня, після всіх тих факторів, які неймовірним чином збіглися на мою користь, я зрозумів, що вища сила є та впливає на наше життя».

В 2021 році після завершення контракту Ворошилов звільнився з лав ЗСУ та пішов у цивільну авіацію, але після 24 лютого повернувся до війська.

За повітряний бій у небі Вінниччини восени цього року президент присвоїв Вадиму звання Герой України.

В інтерв’ю УП пілот Karaya розповів про свій позивний, про майбутнє української авіації, про західний літак, який потрібен для панування в небі, про ставлення до ворога та до його новітнього озброєння.

«Сприймаємо ворога лише як ціль»

– Вадиме, коли я вперше побачив вас у ЗМІ, на контрасті згадав пілота РФ, якого схопили в Чернігові. Такий він… пухкий. Це у ворога проблеми з «фізухою» чи це в мене стереотип щодо авіаторів, які нібито всі мають бути атлетами?

– (Посміхається). Це був Красноярцев… Я б не сказав, що в них така проблема. Але, дійсно, у нас вже нова концепція підготовки льотного складу. Після 2014 року акцент більше роблять на молодих, щоб вони були основною силою ударної авіації.

Зі статистики збиття повітряних суден, з тих військових (пілотів та штурманів – УП), які потрапили до нас у полон, ми бачимо, що це… в мене навіть язик не повертається сказати «хлопці» – дорослі чоловіки.

Ми маємо розуміти: чим молодше людина, тим швидше працює мозок. Це дуже важливо в авіації.

– Деякі російські пілоти, які потрапили в полон, намагалися переконати, що не знали про бомбардування житлових будинків, тому що працювали по наданих їм координатах. У таке можна повірити?

– Я в це абсолютно не вірю. В них стоять звичайні системи навігації типу Garmin, туристичні, різних модифікацій. Можливо їхня публіка і сприймає пропаганду (про те, що авіація РФ не б’є по мирних цілях – УП), але наше суспільство досить грамотне.

Не потрібно бути авіатором, щоб розуміти: якщо людина забиває широту та довготу в туристичному навігаторі, вона досить чітко бачить, що там знаходиться. Якщо координата забита в межах певного населеного пункту, одразу, звісно, ясно, що ти працюєш по населеному пункту.

Вони роблять це «чугунками», як кажуть в народі. Це – звичайна авіаційна бомба, у якої є просто траєкторія польоту, а точність бомбометання залежить від купи факторів, починаючи від навичок льотчика, закінчуючи метеоумовами. Тому я не вірю в цю легенду.

– Що вважається точним ударом невисокоточною зброєю?

– Можу сказати орієнтовно: в нормативах у ворога за оцінкою «відмінно» є бомбометання в межах плюс-мінус 50 метрів. В умовах міста навіть це – величезна похибка.

– Давайте уявимо гіпотетичну ситуацію: вам віддають наказ бомбардувати цілі в межах житлових кварталів. Що будете робити?

– Стосовно цього ми вже міркували з побратимами. По-перше, я не хочу навіть гіпотетично про це говорити, тому що навіть у теорії це неможливо. Наше військово-політичне керівництво цього не допустить.

Якщо розглядати в більш абстрактній площині, то льотчик та штурман в Су-34 (збитий літак Красноярцева – УП) завжди бачать місце знаходження цілі як мінімум по засобах навігації.

Так, їм ставлять завдання, яке треба виконувати. Але їх ніхто не звільнить, не посадить у в’язницю, якщо вони скинуть бомби, наприклад, у чистому полі, на відстані кілометр-два від житлових будинків, з перельотом або недольотом. Це просто буде «помилка в техніці пілотування та неякісна подготовка» – все! На цьому все закінчується.

Але такий варіант можливо розглядати, коли б вони були банально людьми. Вони цілком та повністю розуміють, що вони роблять. Це їхня традиційна тактика випаленої землі. Це те, що вони і раніше робили в Ічкерії, в Грузії, в Сирії.

– Як ви для себе сформулювали ставлення до ворога? Чи є щось на кшталт поваги до їхніх пілотів?

– Ми до них ставимося не як до конкретної, живої людини, а як до повітряних цілей. Вони перетворюються лише на сухі цифри в щоденному зведенні Генштабу (втрат армії РФ – УП), не більше.

Звісно, випадки поваги до ворожих пілотів були в історії, але дуже давно, в Першій світовій війні. Тоді були більш благородні відносини, якщо можна так сказати.

Раніше і війну оголошували, і акт про це підписували, а потім виходили на позиції. Зараз ворог декілька місяців розповідав, що не збирається нападати, а потім підступно вдарив зранку по мирних містах України.

«Ми абсолютно до всього готові»

– Є щось, що найбільше відрізняє наших пілотів від ворожих?

– Можна казати багато, але скажу лише, що ми виконуємо такі завдання, які технічно навіть не закладалися на етапі проєктування наших повітряних суден.

У нас дуже обмежені технічні можливості, але ми робимо все, щоб знищувати ворога. Намагаємося ефективно працювати в більш екстремальних умовах та абсолютно до всього готові.

Ворог, маючи перевагу, працює так, як написано в підручниках з тактичної та вогневої підготовки. Ми діємо більш сучасними методами, які взагалі не прописані в жодному з підручників будь-якої країни світу.

– Тобто пілотам НАТО буде чому повчитися у наших після цієї війни?

– Так (посміхається).

– Чи грає з росіянами злий жарт те, що у них так багато техніки? Вони діють, як то кажуть, «на розслабоні» чи ні?

– Ви правильно кажете. Але не треба недооцінювати ворога, він – небезпечний. Я негативно ставлюсь до висловлювань, що там якісь «чмоні» та решта. Ні! Це – ворог. У них суттєва перевага по повітряних суднах та наземних засобах ППО. Вони вміють працювати, вони також вчаться на цій війні, як і ми.

Коли кажуть про комфортні умови для ворога, то мова про змогу їхньої винищувальної авіації працювати, не входячи в зону нашої ППО. Але коли вони потрапляють у цю зону, то кожний раз у зведеннях від Генштабу ви бачите плюси навпроти знищених повітряних цілей.

– Є серед них щось таке, що дивує? Може, якісь окремі типи літаків?

– Так, але не літаки. Треба розуміти, що літак – це більше платформа, носій авіаційних засобів ураження. Саме ці засоби можуть дати перевагу в повітрі.

Нещодавно у росіян з’явилися ракети класу «повітря – повітря» великої дальності Р-37M. Можна сказати, що це їхнє новітнє озброєння, хоча це, звісно, радянська розробка, яку вони модернізували. Заявлена ними дальність ураження повітряних цілей дуже серйозна – до 400 кілометрів. По факту ми бачимо менші цифри, але все одно цей засіб ураження дуже небезпечний.

Проте ми постійно аналізуємо повітряні бої із застосуванням цих ракет і знаходимо методи для боротьби з ними.

– Про знищення якої військової цілі ви мрієте?

– Можу перерахувати три (посміхається): Ту-95, Ту-160, Ту-22М3. Це саме ті цілі, які є загрозою для наших міст та мирного населення, але вони не заходять у зону ураження наших тактичних повітряних суден. Просто бояться. Підступно роблять пуски по території України.

На даний момент бачу можливість їх знищення, тільки коли вони перебувають на аеродромах (посміхається). Поки лише такий шлях.

Але є ще ударна авіація ворога, яка працює над тимчасово окупованими територіями, і, якщо б у нас була технічна можливість, ми б повністю паралізували ворога в українському повітрі. Розкрити наш потенціал на всі 100% допоможуть винищувачі західного типу.

– Ви серед тих, хто вважає, що це мають бути F-16?

– Так, нам потрібен масовий літак, який є у світі. Ми, звісно, можемо розглядати різні типи, наприклад, Gripen, Eurofighter. Вони більш стійкі до нашої аеродромної інфраструктури, але при всьому цьому не є масовими. Немає в світі, скажімо, «вторинного ринку» таких суден.

F-16 – один із наймасовіших літаків cвого класу в світі. Тому ми зможемо їх обслуговувати і, найголовніше, завдяки нашим західним партнерам у нас не буде браку в засобах ураження. Це – основні пункти, чому саме F-16.

Якщо розглядати час вже після перемоги, то є багато з чого обирати. Звісно, є літаки, які, я б сказав, майже доведені до ідеалу в плані бойових спроможностей. Це – F-22, F-35. Але на даний момент дуже сильно покращить ситуацію та допоможе нашим силам оборони у комплексі саме F-16.

«За безпілотною авіацією майбутнє, але…»

– Про сучасну військову авіацію більшість знає в основному з голлівудських фільмів. Ви бачили стрічку «Top Gun»?

– Звісно (посміхається). Я – фанат першої частини. Коли був курсантом, літав на легкомоторних суднах. На той момент я не мав справу з реактивною технікою та дивився цей фільм з широко відкритими очима. Але тепер все по-іншому сприймається. Треба розуміти, що це не документальне, а художнє кіно.

Стосовно другої частини «Top Gun» скажу, що це дуже гарно, естетично знята казка. Там є багато зйомок реального пілотування. Що стосується ведення повітряних боїв, роботи зенітно-ракетних комплексів – вони не зовсім відображають дійсність, скажімо так (посміхається).

Але мені було дуже цікаво дивитись цей фільм з тієї точки зору, як вони його зняли, які емоції викликає. Таке кіно спонукає молодь іти до армії, причому не тільки у USA Air Force, а взагалі до війська.

– Коли ви мріяли літати, ви ж не думали про те, що доведеться воювати?

– Так.

– А якщо б вам тоді сказали, що доведеться, пішли б у військову авіацію?

– На глибинному рівні все ж таки було розуміння, що армія існує для ведення бойових дій, наступального чи оборонного характеру. На той момент, звісно, ніхто не міг уявити цього. Але я все одно пішов би.

– Ця війна вже призвела до розвитку безпілотної авіації. Не боляче спостерігати, як все йде до того, що у майбутньому пілоти в небі не будуть потрібні?

– Як показали бойові дії, оперативність розвідувальної авіації, ефективність застосування безпілотників для подавлення комплексів ППО – вкрай важливий елемент озброєння. Зараз вже бум безпілотної авіації, і вона буде тільки вдосконалюватися.

Деякі країни, як Туреччина, починають виробляти безпілотники для ураження повітряних цілей. США минулого року виконали першу дозаправку в повітрі з безпілотного судна. Звісно, за цим майбутнє.

Але завжди треба розуміти, що в критичній ситуації тільки людина здатна оцінити обстановку та прийняти рішення в повітрі. Я вважаю, що за безпілотною авіацією майбутнє, але лише при роботі в комплексі з традиційною авіацією.

– Ви б зараз проміняли роботу в повітрі під час війни на пульт безпілотника десь у безпечному місці?

– Ні. Я обираю працювати в небі. Це дає досвід, більш ефективне застосування озброєння та емоції.

– Емоції? В мене склалося враження, що ви дуже врівноважена людина, майже без емоцій.

– Емоції є, просто вони зовні не проявляються. Це десь у душі. Ти розумієш, що робиш те, що рятує комусь життя, допомагає перемогти ворога.

Не знаю навіть, як описати ці внутрішні емоції. Ти навчаєшся, удосконалюєш навички, і ось настав час, коли тобі треба показати, що вмієш, щоб захистити державу.

– Чого найбільше бракує нашій військовій авіації? Людей, техніки чи в комплексі?

– Перше, що нам необхідне – збільшити дальність, на яку можуть бачити наші радіолокаційні та прицільні комплекси. Друге – авіаційні керовані засоби класу «повітря – повітря» з набагато більшою дальністю ураження, ніж у нас зараз є. Тому нам дуже потрібні F-16, які можуть забезпечити наші потреби в цьому.

– Зараз трохи завчасно про це говорити, але яким ви бачите майбутнє української авіації?

– Я його бачу (посміхається). Після повномасштабного вторгнення я вже впевнений, що у нас будуть літаки західного зразка. Що після перемоги буде модернізація і техніки, і система підготовки. У нас будуть більш сучасні повітряні судна.

Ті промислові потужності, які в нас є, треба реалізовувати та розвивати спільно із західними компаніями. Звісно, ми поступаємося в електроніці, авіаобладнанні, але у нас колосальний досвід у конструюванні планерів, у ракетобудуванні та у виробництві двигунів. Щоб зробити ідеальний продукт, нам потрібно поєднати свій досвід із західним.

«Намагаюсь жити одним днем»

– Ви ведете сторінку в соцмережі Instagram, не ховаєте обличчя, вас впізнають на вулицях та дякують. А росіяни пишуть із погрозами?

– Взагалі ні. Взагалі! Мене це сильно здивувало. Може, це через те, що їхнє керівництво твердить, що авіації у нас немає, що вони одразу все знищили (посміхається)? І вони не хочуть казати про українських пілотів у своєму інформполі, щоб їхні громадяни не дивувалися?

Якось було десь у їхніх ЗМІ – скажу мовою оригіналу: «Сбили украинского летчика-нациста». Був невеличкий сюжет, де вони згадали мій позивний та розказали про Гартманна, який отримав від Гітлера «Залізний Хрест» (Еріх Гартманн з позивним «Karaya 1» – всесвітньо відомий німецький льотчик-ас часів Другої світової – УП).

– Але пропагандисти не розповідають, що у 1997 році Гартманна реабілітували в РФ, визнали, що неправомірно засудили його до 10 років таборів «за воєнні злочини»…

– Так…

Історія з моїм позивним почалась у 2014 році, коли росіяни запустили свою пропагандистську машину, почали називати українців «нацистами». Тоді зламали мою стару сторінку в Instagram. Я зробив нову та думав, як її підписати.

Мені цікава світова історія, я знав про Гартманна та вирішив підписати «Karaya». За великим рахунком, жартома, саме через російську пропаганду, щоб їх потролити (сміється). Потім вже воно якось закріпилося.

Всі знають, що Гартманн – геніальний льотчик. Він пройшов сталінські табори, потім встиг послужити в західній частині Німеччини та навіть тренував американських пілотів.

В одному з інтерв’ю в похилому віці він казав, що, коли був молодим, просто хотів літати та не визнавав політику свого військово-політичного керівництва.

– До речі, коли я чую позивний Karaya, то думаю про те, що він дуже співзвучний із українськими «кара», «карати»…

– (Сміється). Якщо дивитися на це слово так, то в ньому більше сенсу («Karaya» – нiмецька пiсня про кохану – УП). Якщо бачити паралелі з українською, то воно більш актуально звучить (посміхається).

– Що для вас буде перемогою у цій війні?

– На мою думку, підписання мирного договору з країною-агресором – це лише пауза, під час якої буде перегрупування сил, не більше. Коли ворог накопичить достатню кількість людей та техніки, проаналізує все і знову на нас нападе. Якщо їхня держава залишиться в такому форматі, з таким політичним вектором, як зараз.

За перемогу я вважаю ситуацію, коли, по-перше, у ворога зміниться влада та політика. В ідеалі перемога – це розпад імперії. І, звісно, обов’язковий пункт – відновлення територіальної цілісності України, повернення всіх окупованих територій разом із Кримом.

– Знаю, військові не люблять прогнози стосовно термінів закінчення війни. Але я запитаю так: коли в українському небі ми знову побачимо цивільну, а не військову, авіацію?

– На даний момент я не хочу давати якісь прогнози. Звісно, в мене є особиста думка, але на загал я її не хочу виносити. Не маю морального права давати прогнози хоча б тому, що не володію повним об’ємом стратегічної інформації.

Після 24 лютого я намагаюсь жити одним днем, а точніше – прямо зараз і прямо тут. Раніше я міг перенести якісь важливі життєві рішення до, як то кажуть, більш комфортних часів. Зараз, якщо є можливість щось зробити, треба неодмінно робити, не відкладати.

Ніхто не знає, чи настане завтра. Треба не зупинятися, жити тут і зараз.

(Оновлено 11:00)

Хартыя 97

The Washington Post: Война в Украине — самая технологически продвинутая в истории человечества

Американские технологии обеспечивают ВСУ перевес в неравном противостоянии.

Преимущество Украины в конфликте с Россией во многом основывается на применении передовых технологических разработок, ведущим поставщиком которых выступает американская компания Palantir. В сотрудничестве с аналитиками НАТО ВСУ получают возможность следить за передвижениями противника, прогнозировать его действия и моделировать стратегии ведения боя. «Медуза» пересказывает колонку в двух частях автора The Washington Post Дэвида Игнатиуса о войне, которая одновременно поражает своей высокотехнологичностью — и затяжными окопными противостояниями, напоминающими о самых кровавых битвах Первой мировой.

С помощью разработок, предоставленных американской компанией Palantir, украинские военные могут анализировать расстановку сил в сражениях, прицеливаться и атаковать позиции российской армии ракетами, артиллерийскими орудиями или беспилотниками. Когда дроны отчитываются об осуществленном ударе, данные поступают в систему, и программа рассчитывает причиненный ущерб. Цифровая военная кампания, которую неофициально называют «войной магов», имеет ключевое значение — во многом именно она обеспечивает Украине перевес над противником, несмотря на превосходство последнего в других аспектах.

Побывавший в Киеве автор The Washington Post Дэвид Игнатиус отмечает, что ВСУ применяют самые передовые технологии разведки и стратегического моделирования, которые когда-либо использовались при ведении боевых действий. По мнению журналиста, революционные разработки изменили расстановку сил с преимуществом на стороне Украины и практически лишили Россию шансов на завершение конфликта в свою пользу.

«Мощь продвинутых алгоритмических боевых систем настолько велика, что преимущество, которое она дает, можно сравнить с преимуществом тактического ядерного оружия над конвенциональным, — отмечает в комментарии изданию директор компании — разработчика поставляемого Украине программного обеспечения Palantir Алекс Карп. — Широкая общественность часто недооценивает этот параметр, но наши противники уже осознали ошибочность такого подхода».

Другим значимым фактором, определяющим преимущество ВСУ, Игнатиус считает сплоченность и дух украинцев, которые не отчаиваются, несмотря на ежедневные угрозы и лишения. Прибыв в Киев, журналист отметил, что большинство жителей города продолжает поддерживать нормальное существование, насколько это возможно: взрослые ходят в рестораны и прогуливаются в парках, дети играют рядом с захваченными российскими танками на майдане Незалежности.

Настрой военных, с которыми удалось пообщаться Игнатиусу, убедил его в том, что украинцам под силу победить, если Запад продолжит снабжать их уникальными технологиями. Мотивация отличает бойцов ВСУ от служащих афганской армии, которые не смогли противостоять талибам, и сближает их с сирийскими курдами, которым удалось дать отпор «Исламскому государству» при поддержке США.

Как поставляющая ПО Украине компания Palantir стала важным партнером армии США

Выступающая основным поставщиком технологий для Украины компания Palantir с момента своего образования в начале 2000-х тесно сотрудничала с ЦРУ по вопросам борьбы с терроризмом, однако подвергалась критике из-за политических взглядов одного из основателей, Питера Тиля, преданного сторонника Дональда Трампа и лозунга Make America Great Again. Директор разработчика ПО Алекс Карп, наоборот, симпатизирует демократам и поддерживает многие партийные инициативы.

Критики отмечали, что правительство использует технологии Palantir в сомнительных целях и влезает с их помощью в частную жизнь граждан. В 2019 году The Washington Post сообщила, что иммиграционная полиция США использует разработки компании, чтобы выслеживать незарегистрированных иностранных граждан. Некоторые активисты задавались вопросами, не слишком ли тесные связи установились между Palantir и американскими властями и не слишком ли много информации доступно правительству благодаря сотрудничеству с технологическим гигантом.

«В Кремниевой долине уже больше 10 лет возмущаются тем, что мы делаем, но эти крики не делают мир безопаснее, — отреагировал на критику Карп. — Мы создаем программное обеспечение, которое делает США и их союзников сильнее, и гордимся этим».

По неофициальным данным, именно ПО Palantir позволило выследить лидера «Аль-Каиды» Усаму бен Ладена. Одним из главных инициаторов использования подобных технологий в Пентагоне выступил генерал Марк Милли, который с 2015 по 2019 год занимал пост главы штаба армии США. Именно в тот период военные начали активно сотрудничать с Palantir и другими компаниями из той же сферы майнинга данных. Разочарованный устаревшими системами, которые не позволяли адекватно оценить степень готовности того или иного отряда к операции, Милли постарался исправить этот недостаток, внедрив в своем ведомстве передовые технологии.

В обновленной базе данных, разработанной Palantir (журналисту The Washington Post показали только ее демонстрационную версию), командирам сразу доступна информация о состоянии, опыте и навыках солдат, а также о видах вооружения и других ресурсах. Теперь проблемы логистики, на устранение которых раньше уходили недели, решаются за несколько секунд. Кроме того, армия США опробовала на нескольких подразделениях идею алгоритмизации боевых действий. Отдельные подразделения тестировали технологии Palantir и других компаний, чтобы понять, как использовать их наиболее эффективно.

Одновременно сотрудники Palantir рассматривали возможности искусственного интеллекта для анализа сенсорных данных и корректировки целей. Идея заключалась в том, чтобы создать алгоритм, который распознавал бы конкретные модели российских танков по изображениям спутников так же, как алгоритмы распознавания лиц позволяют вычислить конкретного человека.

Проект «Знаток» (Project Maven), как назвали инициативу по внедрению ИИ в армию США, перешел под руководство Национального агентства геопространственной разведки. Собеседники объяснили Игнатиусу, что ежемесячно создаются новые улучшенные модели, позволяющие засечь и идентифицировать оружие и другие цели. Алгоритмы позволяют распознавать танки и артиллерийские орудия, даже если те располагаются среди заснеженных деревьев или находятся под прикрытием кустарников на болотистой местности.

Ситуация в Украине повлияла и на политическую обстановку в Кремниевой долине. Для Карпа и других руководителей технологических корпораций происходящее обернулось возможностью продемонстрировать, как их продукты под руководством достойного правительства способны достигать целей справедливости.

Как именно западные технологии применяются в конфликте Украины и России

Важнейшим положительным фактором, оправдывающим настолько глубокую вовлеченность разработчиков ПО в вопросы мировой политики, Игнатиус считает сдерживание. Инструменты Palantir и других компаний способны отпугнуть других агрессоров от повторения того, что Россия попыталась осуществить в Украине (например, от нападения на Тайвань). Поставляя технологии союзникам в Европе, США одновременно сигнализируют потенциальным противникам о том, что лучше подумать дважды, прежде чем переходить к открытому насилию.

Последовательность для уничтожения цели (kill chain), которую украинская армия применяет против российских войск, позволяет мгновенно получать и анализировать данные со спутников, составляя на их основе максимально точную картину происходящего. Благодаря актуальной информации командиры могут преодолеть так называемый туман войны. По словам собеседников The Washington Post, при помощи ИИ аналитики НАТО за пределами Украины определяют, где находится противник и какое оружие в данный момент лучше всего использовать против него, а затем сообщают эти данные ВСУ.

Другая важная функция цифровых систем состоит в прогнозировании и выработке оптимальных методов ведения боя в зависимости от обстоятельств. Технологии все еще не позволяют полностью симулировать сражения, однако недооценивать их значение для происходящего на фронте было бы серьезным заблуждением. Именно новейшие разработки помогли украинцам одержать самую громкую победу в войне, в том числе благодаря им был отвоеван Херсон: военные знали, куда двигаются российские войска, и могли атаковать их с высокой степенью точности.

Ключевое значение для этой операции приобрели данные, обработанные НАТО за пределами страны, которые затем поступили украинским командирам. Руководствуясь полученной информацией, ВСУ перешли в наступление и предвосхитили оборонительные маневры противника. Министр цифровой трансформации Украины Михаил Федоров подтвердил, что система kill chain оказалась особенно полезна в ходе освободительных операций вблизи Херсона, Изюма, Харькова и Киева.

Революционность технологий Palantir определяется еще и тем, что они собирают и систематизируют данные коммерческих источников. В распоряжении Украины и ее союзников оказывается вся доступная информация — от традиционных оптических изображений до радаров, которые позволяют видеть сквозь облака, и тепловых карт, благодаря которым можно засечь артиллерийские орудия или ракеты.

Обычно Palantir использует изображения меньше чем 10 коммерческих спутников, но при необходимости может расширить их количество до 306 для большей точности. Благодаря предоставленной компанией Илона Маска SpaceX системе из 2500 спутников украинские военные могут загружать и распространять разведывательные данные максимально быстро.

Украина добилась заметного преимущества в «войне магов», а попытки России создать собственные технологии разведки и стратегического моделирования не увенчались успехом из-за проблем с координированием и передачей информации. Одна из побеседовавших с американским журналистом украинских военных отметила, что к каждому батальону ВСУ приставлен собственный разработчик ПО, что обеспечивает очевидный перевес над противником.

Некоторые из технологий, определяющих исход сражений, украинцы разработали самостоятельно — например, программу Delta, меняющую карту местности, где ведется бой, в режиме реального времени. По мнению Игнатиуса, именно способность благодаря полученным данным адаптироваться под ситуацию стала для ВСУ фактором X, который позволяет уже много месяцев противостоять вторжению.

«Это самая технологически продвинутая война в истории человечества, — отмечает вице-премьер Украины Михаил Федоров. — Она отличается от всего, что мы видели раньше». Но в Украине ПО Palantir используют не только для военного противодействия российскому вторжению, но и для восстановления выведенных из строя электросетей, выявления коррупции и во многих других мирных целях. Чтобы бороться с повреждениями энергетической инфраструктуры, власти страны используют терминалы Starlink, аккумуляторы резервного питания Tesla Powerwall, продвинутые генераторы и литиевые батареи, а все важные данные дублируют на облачных серверах. По мнению Михаила Федорова, прогресс последних месяцев способен сделать Украину одной из технологических сверхдержав в будущем.

Но война будущего все равно проходит в обычных окопах

Несмотря на «технологичность» конфликта в Украине, его главными участниками по-прежнему остаются люди. Чтобы узнать, в каком состоянии они подходят к отправке на фронт, журналист посетил тренировочный лагерь на северо-востоке Англии, где в тот момент проходили пятинедельную подготовку украинские новобранцы.

Значительная часть их подготовки оказалась посвящена тому, как атаковать и оборонять окопы, сохранять тепло, защищать промокшие ноги от обморожения и инфекции. Чтобы не растеряться в реальном бою, бойцов на двое суток отправили в траншеи глубиной 120 сантиметров, заполненные грязью и водой. Над ними гремел искусственный артиллерийский огонь, а рядом для создания атмосферы вездесущей смерти были разбросаны гниющие трупы животных.

Руководящий подготовкой британский подполковник Джон Харрис формулирует задачу солдат лаконично: «Научиться, как уцелеть и как победить россиян». Игнатиус отмечает парадоксальность конфликта в Украине: он сочетает в себе затяжные окопные противостояния, напоминающие Первую мировую, и использование самых передовых технологий.

Министр цифровой трансформации Украины Федоров предлагает превратить Украину в полигон для испытания новейших военных разработок, чтобы «сделать мир более безопасным местом». Однако прежде чем страна сможет стать технологической сверхдержавой, отстаивающим ее безопасность солдатам придется столкнуться с реальным противником. И это будут бои не с составленными ИИ моделями на экранах мониторов, а в грязных траншеях. В такие моменты, несмотря на сотрудничество с западными партнерами и Palantir, военным в основном придется полагаться на простой приказ, полученный в тренировочном лагере от британского инструктора: «Вы должны убить врага прежде, чем он убьет вас».

Какие этические дилеммы связаны с применением технологий на войне

Разработчикам и пользователям продуктов Palantir и других подобных ей компаний еще только предстоит ответить на многие сложные этические вопросы об их деятельности. Насколько правительства стран должны зависеть от бизнесменов, чьи политические симпатии могут перемениться? Если использование подобных инструментов одобряется в «правильной» войне, то как относиться к их использованию агрессорами? Как быть с частными разработками, которые применяются против помогавших создавать их властей? Возвращаясь к этическим дилеммам, связанным с использованием технологий в военных конфликтах, американский журналист отмечает, что в условиях алгоритмизации боевых действий все большую значимость приобретает личный выбор каждого конкретного человека.

Однако, как замечает Игнатиус, обратная сторона технологического прогресса заключается в том, что его могут использовать в своих интересах авторитарные и тоталитарные режимы. Алгоритмы, которые позволяют Украине вычислять и уничтожать российские танки, не сильно отличаются от тех, которые китайские власти используют, чтобы контролировать граждан. То, как применяются технологии, часто зависит от того, какие компании их разрабатывают: частные или государственные.

Но что если предприниматель решит развязать собственную войну? Что если к власти в демократическом обществе придут автократы, которые попытаются использовать научные разработки не для защиты, а для подавления граждан? Что если ИИ разовьется до такой степени, что начнет принимать самостоятельные решения на скорости, недоступной человеческому мышлению? Игнатиус заключает, что даже в демократических государствах власти и граждане должны с осторожностью относиться к технологиям и следить за тем, для достижения каких целей их используют.

Значимость человеческого фактора в эру продвинутых технологий легко понять на примере Илона Маска: если миллиардер решит, что ему невыгодно обеспечивать жертв российской агрессии сетью Starlink или что Украине следует пойти на компромисс, он может одним решением отрезать от спутников государство, противостоящее внешней агрессии. Этой осенью Маск уже пригрозил, что может поступить так из-за убытков, но позже отказался от своих слов.

Развитая культура частного предпринимательства остается преимуществом западных государств перед автократиями вроде России и Китая до тех пор, пока сами предприниматели разделяют демократические ценности. Именно поэтому, отмечает Игнатиус, чрезвычайно важно мониторить то, как применяются технологии, а также следить, чтобы научные разработки не достались тем, кто может использовать их для подавления других.

(Оновлено 10:00)

BBC News

ISW: российские попытки захватить Бахмут близятся к кульминации

В своей очередной сводке о ходе российской войны против Украины аналитики американского Института изучения войны (ISW) делятся предположением о том, что российские силы, атакующие Бахмут, близки к пику своих возможностей.

Свой вывод они обосновывают тем, что серьезные потери на бахмутском направление вынудили российские войска сократить масштаб наступательных действий до уровня отдельных отрядов.

Представитель Восточного командования вооруженных сил Украины полковник Сергей Череватый заявил во вторник, что российские войска в районе Бахмута больше не атакуют ротами или батальонно-тактическими группами, действуя вместо этого небольшими отрядами численностью от 10 до 15 человек.

ISW напоминает, что подобное происходило в августе на херсонском направлении, когда российские силы так же существенно деградировали, перейдя к действиям небольшими отрядами вместо БТГ, как раньше.

Это служило свидетельством того, что российская армия на этом направлении более не способна действовать подразделениями, достаточно крупными для сколь-нибудь осмысленного продвижения.

По словам американских аналитиков, темп продвижения российских войск в районе Бахмута в последнее время замедлился на фоне растущих проблем с персоналом и боеприпасами. По-видимому, в ближайшей перспективе это не позволит им поддерживать высокую интенсивность действий на этом направлении.

Переход к использованию небольших отрядов стал результатом ведомой Россией продолжительной войны на истощение и указывает на деградацию формирований на уровнях выше взвода.

По всей видимости, российское продвижение в районе Бахмута продолжит замедляться или же остановится вообще, если только находящиеся там войска не получат в ближайшее время существенного подкрепления в живой силе и артиллерийских снарядах, заключают эксперты ISW.

(Оновлено 9:00)

Главред

Эксперты ISW назвали тактику Кремля по принуждению Украины к переговорам

Кремль изображает Украину пешкой Запада, чтобы лишить Киев права участвовать в будущих прямых переговорах.

Кремль продолжит игнорировать Украину как суверенное государство, чтобы таким образом поддержать текущие информационные операции, направленные на то, чтобы заставить Запад пойти на уступки и оказать давление на Киев для переговоров.

Как говорится в отчете аналитиков Института изучения войны (ISW), Кремль обычно изображает Украину пешкой Запада, лишенной какого-либо фактического суверенитета, чтобы лишить украинских чиновников права участвовать в будущих прямых переговорах и вместо этого представить переговоры с Россией как обязанность западных официальных лиц.

При этом в РФ обычно подчеркивают свое недовольство Западом по поводу войны в Украине, а не самой Украиной, чтобы извлечь выгоду и создать динамику, в которой западные официальные лица чувствуют себя вынужденными идти на упреждающие уступки, чтобы заманить Россию за стол переговоров.

По мнению экспертов, Кремль будет постоянно изображать украинских чиновников как таких, которые затягивают войну, и в то же время будет повторять свои военные цели, пытаясь повлиять на западных чиновников, чтобы они заставили Украину вести переговоры на более выгодных для России условиях.

Президент Владимир Зеленский заявлял, что Украина не собирается вести переговоры с Россией. Причина – Москве нужен не реальный диалог, а пауза на фронте, чтобы впоследствии пойти в новое наступление. Поэтому Киеву продолжит освобождать свои территории военным путем.

Советник главы Офиса президента Михаил Подоляк сказал, что ВСУ будут проводить контрнаступление и зимой.

Нельзя допустить, чтобы западный мир устал от войны. Иначе агрессор Россия этим воспользуется и продолжит продвигать переговоры на своих условиях.

Государственный секретарь США Энтони Блинке заявлял, что Путин не показывает, что он заинтересован в запуске мирных переговоров относительно завершения войны против Украины. Наоборот, его действия направлены на эскалацию и наносят ущерб мирным украинцам. Москва проигрывает на поле боя и бьет по украинской энергетической инфраструктуре, переключая свой гнев на гражданских лиц.

8 декабря спикер Кремля Дмитрий Песков сделал циничное заявление о завершении войны в Украине. По его словам, «конфликт может закончиться и завтра», и зависит это от президента Украины Владимира Зеленского. Таким образом Песков намекнул на то, что Украина должна пойти на террористические условия страны-агрессора.

(Оновлено 8:00)

Юрий Богданов

Друга успішна атака на аеродром в Енгельсі — величезний удар по реноме Росії як другої за потугою військової держави.

За зрозумілими жартами про “фейкову другу армію світу” — бо гумор це нормальна захисна реакція — ми забули, що Росія до вторгнення в Україну реально мала другі збройні сили на цій планеті.

Не за рівнем управління та логістики, навчання, забезпечення. По цим показникам армія РФ перебуває на рівні другої третини 20 ст. І поступається і Україні, і тим  більше США та Британії.

А ось за рівнем вогневого потенціалу — так, друга. Ракети усіх типів і класів — надводний та підводний (я не про крейсер “Москва”) флот, літаки, земля. Авіація усіх типів. Величезний парк артилерії та РСЗВ. Нарешті, ядерна зброя — другий (або навіть перший) арсенал.

Саме перевага в артилерії та ракетному потенціалі дозволяла Росії просуватися і дозволяє їм зараз не посипатися. Не тільки в “гарматному м’ясі» справа. Головне — накопичений за радянський час та за 30 років після вогневий потенціал. Дуже багато чого вкрали. Але інвестиції були такі, що щось назбиралося. На цьому Росія і провоювала вже майже рік повноцінної континентальної війни.

Але проблема росіян (і наше та союзників щастя) в тому, що всі ці заміри “перша армія світу” чи “друга армія світу” не мають значення без контексту. Про що я?

Перше. У Росії більше нема промисловості, щоб ефективно компенсувати втрати техніки та боєприпасів. Більшість військових запасів РФ сформовано до 1991. Так, вони значні. Але спиратися на них довгостроково неможливо. Вони формувалися з розрахунку, що на фронт працюватиме радянська військова промисловість. Російська — в рази менше. Крім того, багато виробничих ліній нездатні нарощувати виробництво без західного обладнання і комплектуючих. Тому навіть з відновленням запасів ракет Росія вже має проблеми.

Друге. За сучасних умов практично неможливо захопити таку велику країну. Тим більше — втримати. Війна — до цинічного “ресурсна”. Наприклад, щоб узяти таке місто як Київ (ефективно штурмувати) потрібна перевага в живій силі та техніці до 7-8 до 1 (і це не гарантує успіх). Якщо навіть штурмувати Київську алгломерацію “методом Маріуполя «знадобляться тисячі гармат, сотні літаків, тисячі ракет та мільйони снарядів. І — сотні тисяч військових. Ти можеш бути об’єктивно номер 2, але розраховувати на успіх у війні проти сусіда можеш доволі умовно.

Довідково. На початок війни Global Firepower Index 2021 оцінював нас на 25 місце, між В’єтнамом та Тайландом. Росію — на 2. У 60-ті США були № 1, а В’єтнам десь там де зараз.

Тобто, не зважаючи на свою величезну перевагу у ресурсах на старті, на успіх Росія могла розраховувати тільки у випадку бліцкригу.

А щоб бліцкриг спрацював потрібні три фактори:

1) спроможність реалізувати (Росія зламалася о власну логістику),

2) помилки від супротивника (ми їх уникнули, врятували авіацію, не дали подавити ППО),

3) неспроможність суспільства  до спротиву (як у Франції 1940).

Путін перебував під впливом власного wishful thinking, що українці — суспільство та держава — не здатні на спротив. Треба визнати, частково цим його уявленням були інфіковані наші партнери.

На кінець 2022 року Росія все ще має перевагу, нам все ще потрібні для відвоювання території постачання величезної кількості зброї. Але для світу “друга армія світу”, яку можна сприймати як фундаментальну загрозу, поступово йде в минуле. Єдине, на чому ще тримається цей стереотип — фактор стратегічних ядерних озброєнь, «ядерної тріади». Але ЗСУ атаками на Енгельс руйнують і цю скрепу. Якщо стратегічну російську авіацію можна вразити без переваги у повітрі та наявності крилатих ракет, то що з “ядерною тріадою” може зробити ті самі сили НАТО? “СТРАШНО УЯВИТИ!”

Тому значення цих спецоперацій в збільшенні а) допомоги Україні; б) тиску на Росію важко переоцінити. Врата РФ реноме військової наддержави збільшує рішучість їй протистояти. Бо зменшує ефективність російсткого шантажу.

Слава ЗСУ!

(Оновлено 7:00)

«Сито Сократа» (телеграм-канал)

Саммит «темного властелина»

Родной город чекистского фюрера принял очередной неформальный саммит СНГ. Организация-призрак существует как дань консервативной традиции, бытующей в среде путинистов. Она перестала быть площадкой для подпитки российской гегемонии. В экспертном пуле сходятся во мнении об окончательной деградации эрзац-интеграционной структуры без будущего.

Мало кто сомневается, что скорый уход с политической арены РФ действующего хозяина Кремля приведет к радикальной ревизии всех постсоветских проектов интеграции. Нужно признать: классическая модель межгосударственного партнёрства, принятая в цивилизованном мире, не прижилась на здешнем субстрате. Москва тяготеет исключительно к имперскому проекту, который даже для лукашенковской Беларуси выглядит пугающим. Нынешние же кавказско-центральноазиатские элиты видят в России не более, чем китайского сателлита. Азербайджан, Казахстан и Таджикистан реализуют свои активности в рамках СНГ исключительно с целью экстракции преференций и максимальной привязки России к азиатскому миру. В перспективе подобные манипуляции могут надломить хрупкую территориальную целостность РФ, вступившей в фазу серьезного внутреннего брожения.

И без того разболтанный клуб СНГ подкашивает позиция Армении. После осенней войны 2020 года страна полностью разочарована в предательской и подрывной политике россиян. Ереван готовится хлопнуть дверьми и намерен приостановить членство в СНГ уже в январе 2023 года.

Премьер Пашинян выставил Путину четкий ультиматум: восстановить контроль российских «миротворцев» над Лачинским коридором и деблокировать Нагорный Карабах или поставить крест на всей армяно-российской дружбе. На кону судьба последней зацепки РФ на Южном Кавказе. Москва стоит перед трудной дилеммой, ведь в любой момент между Арменией и Азербайджаном может вспыхнуть новый конфликт. Его участником обязательно будет Турция, которая окажется совсем не на российской стороне. Понятное дело, что военная доктрина России не рассчитана на ведение двух войн сразу. Потому с целью самосохранения нужно радикально сворачивать проигранную войну в Украине. Окно на Запад закрылось на десятилетия, и нужно хотя бы лазейку на Иран сохранить.

Пожалуй, тематика безопасности была самой обсуждаемой за закрытыми дверями. Особенно хорошо это заметно на фоне крайне протокольных и сухих выступлений Путина и Токаева. В них обозначены скромные достижения в сферах торговли, импортозамещения, технического суверенитета. Понять, какова роль именно СНГ в 6,6% росте товарооборота между странами – задача из области ненаучной фантастики. Но на безрыбье и грядущий год русского языка в Содружестве выглядит каким-то мега-достижением путинской команды.

«Нас не отменить» – гордо звучит в речевках для среды таджикских и узбекских гастарбайтеров. А предложения Токаева по созданию под эгидой СНГ международной организации по поддержке русского языка походит на издёвку.

То, что Путину просто удалось собрать остатки участников СНГ, подаётся уже крупным достижением. Хоть какое-то паблисити для «гения» геополитики обеспечено в преддверии ещё более проблемного года. Для привлечения внимания к саммиту технично сделан вброс с подарочными новогодними перстнями. Они отсылают к кольцу всевластия и темному властелину Саурону, выступившему против свободных народов Средиземья.

Странный оккультный ход, ведь среди россиян нарастает недовольство всей паршивой Z-повесткой, не сулящей ничего, кроме конвейера смертей и обогащения фирм ритуальных услуг.

Дабы взбодрить приунывших 99,9% «патриотов» глава МИД Лавров выпустил фейк о том, как некие «неназванные официальные лица» из Пентагона пригрозили нанести по Кремлю «обезглавливающий удар». Проще говоря, имитируют вроде жизнь Путина висит на волоске. Разве не должен этот факт вдохновить ещё несколько сотен тысяч россиян отдать себя в жертву ради любимого вождя? Как говорится, торг здесь не уместен!

(Оновлено 6:00)

Анатолий Несмиян

Глава МИД Лавров заявил об имеющейся угрозе физического устранения Путина.

В каком-то смысле это обосновывает прекращение публичной активности главнокомандующего за исключением мероприятий с очень узким кругом участников вроде слета глав государств СНГ или встречи со спецбатальоном ФСО, изображающим ликующий народ. В остальных случаях вождь должен находиться на особо охраняемом объекте. Враг не дремлет.

В целом, ничего нового. Гитлер под конец спрятался в бункер, Саддама Хусейна и Масхадова выковыривали из подвалов. Усаму бен Ладена тоже изымали из укрепленного схрона. Вполне традиционное завершение карьеры для проигравшегося вдрызг лузера.

Михаил Дружный

В научной дисциплине «Теория элит» ( преподают в весьма небольшом числе учебных заведениях ) есть понятие «Карцеризация». Это стандартный процесс, характерный для привилегированных классов во всем мире и во все времена. Так как качество ЛПР и российского правящего класса — ниже плинтуса ( с точки зрения самого понятия «элита»), то процесс выражается в экстремальных формах.

(Размещено 5:00)

Кох Альфред

Закончился триста седьмой день войны. На фронте никаких изменений нет. Прогнозы Гайдая оказались слишком оптимистичными. Теперь буду относится к ним с большой долей скепсиса.

Путин подписал указ запрещающий российским компаниям продавать нефть тем, кто соблюдает установленный Западом потолок цен. Российская пропаганда тут же заявила, что этот точный как удар кинжала и выверенный как логарифмическая линейка, убийственный как молния и мощный как бицепс Путина указа Путина полностью дезавуировал и превратил в посмешище все жалкие и нелепые попытки западных рахитов нанести ущерб нашей Кормилице-углеводородице. Знай наших! Съели? Что? Ну, обтекайте, убогие.

Я не поленился и почитал этот шедевр путинского пустословия. Итак. Пункт 1. Бла-бла-бла… “запрещаются поставки российских нефти и нефтепродуктов иностранным юридическим лицам и физическим лицам при условии, что в контрактах на эти поставки прямо или косвенно предусматривается использование механизма фиксации предельной цены.”… бла-бла-бла.

Вопрос из зала: а если в контрактах про “механизм фиксации предельной цены” ни слова, а просто указана цена ниже 60 долларов за баррель — то можно? (Тем более, что она почти весь декабрь была реально ниже).

Идем дальше. Бла-бла-бла… Пункт 4. “Поставки российских нефти и нефтепродуктов, осуществление которых запрещено настоящим Указом, могут осуществляться на основании специального решения президента Российской Федерации”.

Я так и думал! Бинго! Сечин в домике! Остальные к Ролдугину!  В очередь, сукины дети! С чемоданами! Путин хозяин своего слова: сам дал, сам взял… Как сказал давеча Клишас: слово президента — сильнее конституции. Сразу вспомнился Оруэлл: “Все животные равны, но некоторые животные равнее, чем другие…”

И Мишустина не забыл: бла-бла-бла… Пункт 3. “Запрет на поставки российских нефтепродуктов: установленный настоящим указом, применяется с даты, определяемой Правительством российской Федерации, но не ранее чем со дня вступления в силу настоящего Указа”.

И то верно: парню тоже надо бабла подкинуть. Пусть поиграет с датой. Сегодня одна, потом новое постановление, потом поправки к постановлению… Нефтяники ходят, просят, дружить хотят… Мы ж понимаем. Чай не гейропа какая…

И, наконец, вишенка на торте: бла-бла-бла… Пункт 9. “Настоящий Указ вступает в силу с 1 февраля 2023 г. и действует до 1 июля 2023 г.”

Сигнал понятен: заключайте какие хотите контракты до февраля. И минимум  на пять-шесть месяцев. А лучше — на год или два. Этот указ для дураков. Чтобы пипл не думал, что мы проглотили этот плевок в морду. А те, кто поумнее, все поняли и спокойно уснули. Во сне улыбаются и славят президента: какой он у нас умный!

Путин не хочет победить. Я это понял, когда он не расстрелял перед строем Тимура Иванова. После известного фильма. Его баба в каждом ухе по танку носит. У него на руке БТР болтается. А дворец в центре Москвы — это эскадрилья СУ-35 в новейшем исполнении.

Сегодня вагнеровцы сидят без снарядов и сосут сами знаете что и у кого. А Тимур Иванов, который спиз…ил деньги на эти снаряды не висит на фонаре под Бахмутом и не валяется съеденный крысами по дороге на Соледар.

Я не против. Я только — за! Тимур Иванов — настоящий патриот Украины и ЕС (у него и жена и дети здесь, в Европе) и достоин памятника в центре Киева. Вот он — “Легион Свободная Россия”. Диверсант-одиночка! Не чета Пономареву!

Но кто тогда Путин? Что за клоунские указы он подписывает? Зачем он начал войну, которую не хочет выиграть? Значит он убивает людей просто так? Не, ну честно. Не могу скрыть своего сарказма…

Они реально не хотят победить. Совсем. Пригожин (с безответной предъявой на дырявого) обвиняет Начальника Генштаба МО РФ генерала армии Герасимова в том, что это он — пидар. А Герасимов вовсе не пидар, а командир Легиона “Свободная Россия”: пять месяцев з/к “Вагнера” атакуют Бахмут, положили уйму народу, и в самый патетический момент эта дуся перестал поставлять им снаряды! Бу-га-га! Ой, извините, не сдержался…

У них там все сгнило. Это нужно немедленно прекратить. Куда только Вашингтон смотрит, честное слово! Еще мировой жандарм, называется…

Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами.

Слава Украине! 🇺🇦

(1 оценок, среднее: 5,00 из 5)
Для того чтобы оценить запись, вы должны быть зарегистрированным пользователем сайта.

Загрузка...

1 комментарий читателей статьи "BloggoDay 28 December: Russian Invasion of Ukraine"

1. 
   Джордан 2005
   28.12.2022
   в 08:02

   Спасибо.

   0

   Войдите, чтобы ответить