Надежда Савченко: «В Украине достаточно военных, готовых к перевороту»

Светлана Крюкова, Анастасия Товт, 16.03.18, Strana.ua

Нардеп рассказала «Стране» об обвинениях в свой адрес, о роли майора «Кедра» и о том, чем отличается Жана д’Арк от «галимых политиков» из Рады

— Вы читали материал, опубликованный на сайте «Страна», о вас и деле Рубана?

— Нет, не читала.

— По забавному стечению обстоятельств, все наши прогнозы сбываются. Мы написали о том, что власть обвинит вас в госперевороте. Что генпрокурор Луценко будет требовать снятия неприкосновенности и что вас скорее всего попробуют арестовать.

— Я этого всего не знаю. Ваших публикаций не читала, кроме заголовков — у меня на это времени не было. Я была в Европе, работала по освобождению пленных. Но если у вас все сходится — видимо, вы знаете больше, чем я.

— По нашим данным, политическую спецоперацию против вас давно спланировали, ее начали вести как минимум полгода назад…

— Я думаю, раньше.

— В Генпрокуратуре утверждают, что у них есть доказательства вашей вины — видео- и аудиозаписи. Как вы думаете, есть ли действительно какой-то материал, дискредитирующий вас, который они могут показать?

— Наши правоохранительные органы, и в частности Генпрокуратура, вообще не умеет работать так, чтобы что-то было доказано в судах. Мы видим это по делу Януковича и многих олигархов, которых они в чем-то обвиняли, по делу Курченко и Саакашвили и так далее. Эти дела начинают, потом власть договаривается, и дела разваливают. Генпрокуратура в лице Юрия Луценко себя очень сильно дискредитирует. Касательно того, что у них есть на меня, что они могут показать или не могут — совершенно ничего, кроме того, что я сама им позволила.

— То есть вы понимали, что вас записывают?

—  Я многому научилась за тот путь, который прошла. Когда проходишь то, что я, учишься людям не доверять. У меня было три предупреждения, что меня будут физически ликвидировать. Я знала всегда исполнителей и заказчиков. И я все это расскажу, как и обещала, на детекторе лжи, прилюдно, публично, при всех СМИ, желательно не только украинских. Я смогу раскрыть все эти фамилии.

— Вас предупреждали о том, что против вас готовится провокация по делу с госпереворотом?

— Да.

— Уже после того, как вас записывали?

— Нет, еще до того, как эта провокация началась.

— То есть вы, понимая, что это провокация, продолжали разговор. Зачем? Подыгрывали им? Позволяли эту провокацию вести? Или все-таки не понимали, что это провокация?

— Да, наверное, я потом скажу, кто, с кем и для чего играл в игры. И в какие. Но да, я понимала, что происходит.

— По нашей информации, майор 8-го полка спецназа ВСУ Павел Балов с позывным Кедр является человеком, которого спецслужбы отправили к вам, чтобы спровоцировать вас на откровенный разговор и действия. Наша информация похожа на правду?

— Я на этот вопрос отвечу. На полиграфе.

— Нет, ну подождите…

— Все расскажу на полиграфе.

— А почему вы сейчас не хотите это сказать?

— Я уважаю государственную и военную тайну. «Кедр» —  это оболочка. Все, что глубже —  это работа. Я не раскрываю государственных и военных тайн.

— Но если «Кедр» — человек, который предположительно разыграл с вами комбинацию, чтобы помочь генеральному прокурору слепить против вас дело, то почему бы вам об этом не рассказать? И причем здесь вообще полиграф?

— Объясню вам еще раз, как журналистам. У вас есть своя работа, у меня — своя. И у меня есть присяга, которую я давала. «Кедр» — это оболочка. За «Кедром» стоит работа, которую исполняет не один человек. Я не буду подставлять людей.

— Хорошо. Скажите тогда, кто кого познакомил с «Кедром» и каким образом в этом деле появился Рубан?

— На все подобные вопросы…

— Нет, так не годится. Мы так интервью не сделаем.

— Мы сделаем то, что мы сделаем.

— А зачем?

— А зачем вам интервью?

— В смысле зачем? Резонансное дело, резонансный случай. Вы – политик, которого обвиняют в тяжких преступлениях. Мы – журналисты. Мы задаем вам базовые вопросы по сути обвинений, а вы начинаете отвечать политическими штампами. Зачем нам такое интервью?

— Политических штампов тут нет. Я вам на все ваши вопросы говорю абсолютную правду. Вопросы, которые вы мне сейчас задаете, утром мне задавал следователь в СБУ. На все вопросы я ему ответила 63-й статьей Конституции Украины — правом не свидетельствовать против себя. Чем отвечаю и вам.

— Но мы не СБУ, мы СМИ. И мы бы хотели получить вашу точку зрения по сути обвинений. Это нормально.  

— В ваших интересах как журналистов получить эксклюзив. Самую интересную информацию. Знаю, потому что сама училась на журналиста. В моих интересах, как государственного деятеля, офицера Вооруженных сил Украины, — сохранить военную тайну. И не думайте, что я, не сломавшись перед допросами “фсбшников” в Российской Федерации, не сломавшись на допросах наших “сбушников”,  — не думайте, что я буду трепать тут языком перед журналистами.

— А зачем вы тогда вообще соглашаетесь на интервью, если не собираетесь ничего рассказывать?

— А зачем вы просите интервью? Я соглашаюсь, потому что ценю вашу профессию.

— Мы хотим слышать объяснения этой истории из ваших уст, а не только из уст генерального прокурора. Поэтому и пришли.

— Генеральный прокурор вообще не говорит устами правды. Только устами власти и лжи.

— Понятно. Давайте поговорим о сегодняшнем дне. Сегодня СМИ близкие к власти начали разгоняли новость о том, что вас якобы вывели из сессионного зала за то, что вы принесли туда гранату…

— Вы можете подтвердить, что меня вывели?

— Есть видео, на котором видно, как к вам подошли депутаты, и вы в их сопровождении вышли из зала.

— Мои коллеги подошли ко мне и мы обсудили новые законы, что я пропустила. О чем мы дальше голосуем…

— Депутаты подошли к вам в день резонансных обвинений в госперевороте. И вы поговорили о законах? Серьезно?

— Они подошли ко мне с другими вопросами. Но я с ними поговорила о законах.

— Так была граната или нет? Опровергните или подтвердите эту информацию.

— Мне нечего опровергать или подтверждать. Есть слухи, сарафанное и цыганское радио. Когда я буду давать, как обещала, все ответы на все вопросы на полиграфе — я хочу, чтобы это слышали все СМИ, чтобы не передергивали друг у друга. Не только украинские, но и международные СМИ. И тогда мне можно будет задать любые вопросы — я буду под детектором, под присягой, я буду говорить чистую правду. Сейчас я буду говорить… Даже когда меня допрашивали россияне, тоже под детектором, я отвечала — это военная тайна, я вам ее выдавать не буду. Но зато я смогу сказать правду по всем остальным моментам, по которым сейчас пойдут слухи.

— Сегодня вы заявили, что найденный у Рубана арсенал оружия был необходим для специальных военных операций, в которых используют оружие, которое бы доказывало, что оно поставляется из России…

— Я этого не говорила. Я сказала, что Рубана буду брать на поруки. Что я не отрекусь от этого человека, потому что он помог мне. И помогал очень многим нашим пленным.

— Подождите, но есть видео вашего брифинга, и есть цитата…

— Я не говорила — Рубан или не Рубан. Я сказала, что бывают спецоперации, когда оружие перевозится с целью того, чтобы осуществлять глубоко диверсионные работы в тылу врага. Или с целью того, чтобы доказать присутствие РФ на украинской территории. И это правда. Такие спецоперации проводятся постоянно. Вооруженными силами и другими спецслужбами. Проводят их обычно благодаря волонтерам-переговорщикам, которые могут помочь. Потому что не каждый генерал, офицер или вообще солдат может наладить контакт с той стороной. Есть определенные люди, у которых уже есть этот контакт, в силу тех или иных обстоятельств. То ли плена, то ли родственников, то ли просто человеческих связей. Которые могут помогать нашим спецслужбам проводить эти операции. Операции эти нужны Украине. И часто потом власть, использовав волонтеров, добровольцев, добробатов, переговорщиков подставляет таких людей. Просто потому, что они очень близко подходят к правде. Когда ты узнаешь правду с той стороны — не так, как показывает украинское телевидение или российское, и видишь правду на линии фронта… Вы видели дело Эндрю, дело Шеремета? Историй много, где много самоубийств, причем с двумя выстрелами в голову. Как люди потом попадают в плен. Вопрос: почему? Все эти вопросы — они как нарыв. Я не хочу начинать говорить раньше времени. Я хочу, чтобы люди сами поняли правду.

— Но если вы не начнете говорить, не факт, что начнут другие. А тем временем за вас будет говорить следствие, и выдумывать всякие легенды, чем они сейчас и занимаются.

— Я предложила следствию допросить меня на детекторе лжи…

— Вы уже три раза говорили про детектор лжи. Или четыре раза

— Если следствие этого не сделает, я позволю журналистам себя допросить. И вы это сделаете. Без участия следствия. А если к тому времени успеют ликвидировать меня, еще есть те, кто знает правду. И они будут говорить.

— Рубан — заложник ситуации или он был участником операции, о которой вы сейчас не хотите говорить?

— Все это дело было спровоцировано в первую очередь против меня. Все остальные люди, которые в него были втянуты, стали заложниками политической ситуации. Я не все знаю про Рубана, мы с ним не настолько тесно знакомы. Я о чем-то догадываюсь — просто в силу своих военных навыков. Еще что-то я знаю. Но я точно знаю, что этот человек пытался сделать все для воссоединения Украины. Он достойный офицер. Но каждый человек, в конце концов, просто человек. У любого когда-то начнут сдавать нервы. И каждый человек слаб. И очень часто за слабость мужчин женщинам приходится платить своей силой.

— Хорошо. Переиначим вопрос. Мог ли Рубан какую-то свою игру, о которой вам не было известно?

— Я не могу знать досконально  о жизни другого человека все. Пройдя свой путь, я знаю, что никогда нельзя быть уверенным в человеке до конца. Ты можешь ему ситуативно довериться или нет. У Рубана была своя жизнь, свои контакты. В военном мире не принято лезть человеку в душу и спрашивать все. Потому что это как минимум наводит на подозрение. Поэтому лишних вопросов мы никогда друг другу не задавали.

— Вы верите, что Рубан был как-то связан с Медведчуком. Подобные связи, кстати, и вам предъявляли.

— Не верю. Я не могу знать, знает он лично Медведчука или нет. То, что я знаю — это что моя сестра с ним лично встречалась. Связаны ли Рубан и Медведчук? Понимаете, люди, которые работают, пусть и порознь, над одним и тем же делом, даже не зная друг друга — все равно связаны. Они работают оба над освобождением пленных. Медведчук — по разрешению Порошенко, Рубан — по доброй воле, и в принципе, при содействии СБУ в свое время, пусть потом у них и разошлись дороги. Но так или иначе, об их личных связях я не знаю.

— По нашей информации, они друг друга даже недолюбливали, поскольку работали на одном поле. 

— Не берусь судить, потому что когда начинается политизация процесса освобождения пленных, каждый себе пытается сорвать звездочки. Какие-то бонусы. Мне это очень неприятно, потому что это тормозит сам процесс. Я не знаю, кто там на себя перетягивает одеяло, я вижу, что процессы тормозятся, но не хочу вникать, почему.

— Вы верите в то, что Рубан мог торговать оружием?

— У меня нет понятия “верю-не верю”, если речь не о Боге. Я не верю СМИ, не верю людям. Я проверяю. И на этот вопрос я не знаю ответа. Даже под детектором лжи я не смогу на него ответить, потому что либо я знаю и говорю правду, либо не знаю — и домыслы я не говорю.

—  Но вы можете предполагать, на что человек готов или нет.

— Мне чтобы изучить человека, надо с ним прожить минимум шесть месяцев в одной казарме. Чтобы понять, как человек утром надевает носки, и с какими мыслями он ложится спать. И то — иногда за шесть месяцев это не открывается. Есть такое понятие, как “свой парень, в доску”.

— Это про Рубана?

— Вот не могу сказать, что это про Рубана. Это может быть любой человек.

— То есть Рубан — непростой человек, вы об этом?

— И очень глубокий. И это очень приятно. Просто ты не можешь знать, какой будет реакция человека в какой ситуации.

— Наши источники в СБУ говорят, что Рубан допускает возможность обмена. Он говорил об этом на суде.

— Я, к сожалению, не могу говорить с Рубаном.

— Но вы бы могли навестить его как народный депутат.

— И посмотреть на условия содержания. Но я не думаю, что наша действующая власть мне это позволит.

— А вы пытались?

— Я пыталась попасть не к Рубану, но в СИЗО к той же Вите Завирюхе, увидеть ее. Так вот судья не дал мне разрешения. Единственное что — мне показали условия ее содержания, при этом ее саму вывели из камеры, и личной встречи так и не состоялось. То же самое я проходила в России — ко мне не допускали посетителей. Поэтому я не думаю, что будет возможность какого-то контакта с Рубаном.

По поводу обмена. Когда меня держали в России, вообще никто не допускал возможности обмена. Все мне пророчили, что я сгнию в российских тюрьмах. Так вот — обмен стал возможен. Обмены, кстати, не были бы возможны, если бы у нас была честная власть, а не продажная. И если бы у нас Порошенко не был под каблуком Путина. Но в нашей ситуации, в нашей стране возможно все. Поэтому я абсолютно допускаю обмены в деле Рубана.

—  Допускаете ли вы вероятность того, что Рубана могут обменять, на Олега Сенцова, например, или других пленных украинцев?

— Может быть все.

—  За последние три дня резко выросла ваша узнаваемость. Ряд экспертов то ли в шутку, то ли всерьез говорят, что власть работает на ваш пиар. Намерены ли вы как-то использовать упавшие на голову бонусы для политики?

— Если бы я думала о политическом будущем, возможно и так. Не все люди так думают. Есть люди, которым есть нечего, и они вообще об этом не думают. А для кого-то политика это хлеб, они и создают такую картинку. К сожалению, это ничтожно узкий мир по сравнению с проблемами Украины. Я слышала очень много подобных мыслей, когда сидела в российской тюрьме. Иногда там люди смотрят на тебя, как уже на умершего, как на ожившего, а иногда как на воскресшего. И когда на тебя начинают смотреть, как на воскресшего, ты понимаешь, что ты — победил. Мне в Российской Федерации часто говорили о том, что все будет хорошо, что я буду политиком. Как-то пришла ко мне Элла Памфилова. Рассказывала мне какое у меня большое политическое будущее. И что она хотела, чтобы Украина смотрела не только в сторону Европы, но и в сторону России.

— А вы?

— Я ей говорила, что обязательно будет смотреть в сторону России, когда будет смотреть вместе с Европой. Мне было смешно слушать этих людей. Я не знала, окажутся ли они правы, или не правы на тот момент. На тот момент каждый день и каждая секунда для меня были последними, и я знаю, о чем говорю, и за что отвечаю.

— Вернемся к сегодняшней истории.

— С тех пор, как я вступила в политическую жизнь, каждая секунда, как и в тюрьме, как и на войне, как и в плену, практически последняя. И не позавидуешь человеку, который живет и знает, что может быть убит, посажен, взорван или еще что-то. Я отследила свою политическую жизнь. Она достаточно короткая — всего два года. Раз или два раза в год случаются всплески. То я поехала в Москву на суд по Николаю Карпюку и Станиславу Клыху. То я поехала в Минск на переговоры с Захарченко и Плотницким. То я зашла в СИЗО на оккупированных территориях Донецкой и Луганской областей.

— Наверное то, что сегодня происходит с вами, можно сопоставить с периодом российской тюрьмы. Или то, что приключится вскоре. 

—  Да, очень близко. И я не знаю, что хуже. Если смотреть на вещи цинично, то у нас все сидевшие рано или поздно становятся или премьер-министром, как Тимошенко, или президентом, как Янукович, или генпрокурором, как Луценко. Из этих соображений у меня очень большое политическое будущее. С другой стороны бывает такое, когда ты не просто галимый политик дешевой пробы, как у нас все в Раде. А когда ты как лидер нации, вроде Чорновила, Кузьмы Скрябина. Люди, которые могли поднять. Их судьбы куда печальнее. Сравнивая с Жанной Д’Арк, Иисусом Христом, с кем их еще сравнить, я не знаю. Это достойные люди. Я не знаю кем они были, но я знаю, что исчезли они тогда, когда было нужно. Потому я не могу предсказать, какая у меня будет судьба. Если бы вы понимали, что сейчас вы сидите и на вас мигает лампочка снайпера, не знаю, было бы ли вам так весело задавать такие вопросы? А я это понимаю.

— Вы вообще осознаете, что вас могут посадить?

— Во-первых этот сценарий уже не новый. Даже за эту каденцию есть депутаты, которые выходили из-за решетки. Давайте будем говорить о том, что страшнее, и осознаю ли я весь ужас ситуации?

— Осознаете?

— Если бы эта ситуация была страшнее чем та, которую я уже прошла, возможно мне было бы и страшно. Я проходила уже непредсказуемость, я ходила уже по лезвию смерти. Мне не страшно снова сесть. Я могу предсказать все действия власти вплоть до того, что меня убьют, что меня посадят. Другое дело, что я уже не ориентируюсь на действия власти. Мне давно побоку. Главное, чтобы власть теперь ориентировалась на то, что могут сделать против нее. Одна ли я, или нас таких много? Вот главный вопрос.

— И много вас таких?

— А вы разве не такие?

— Мы независимое СМИ.

— Этого уже достаточно.

— Вы допустили возможность обмена Рубана. А если в тюрьме окажетесь вы и вам предложат обмен. Вы согласитесь? Или останетесь в Украине, как это уже сделали, отказавшись от обмена журналисты Василец и Тимонин?

— Я не знала об этой истории. А в чем их обвиняли?

— В сепартатизме, в госизмене. И вас тоже могут в этом же обвинить и сказать, что вы взяли оружие у Захарченко, чтобы убить Порошенко?

— «ДНР» и Захарченко — это украинцы. Я всегда так говорила и буду говорить. Они родились в Украине. Они не любят эту власть, мы ее тоже не любим. Мы не любили власть ту, они ее тоже не любили. Проблема намного глубже, между пониманием и непониманием каких-то наших ценностей. Но самое важное, что ценности простых фактически одни и те же — просто спокойно жить и развиваться. Революция достоинства должна была дать возможность достойной жизни людям — не дала.

— Так вы согласились бы на обмен, или отказались и остались бы в Украине бороться?

— В суде, когда Рубану избирали меру пресечения, мы шутили с ним об обмене. И Рубан сказал, что обмен — неплохой вариант.

— А для вас?

— А на кого менять? Я вышла из российской тюрьмы, там мне дали 22 года. Для меня обмен будет значить 22 года в российской тюрьме. А что взамен? Если взамен они отдают 60 наших украинцев, которые сейчас сидят, если взамен они отпускают всех пленных на Донбассе, заложников войны, военнопленных и хотят, чтобы я отсидела 22 года — это нормальный обмен.

— Адвокат Сенцова заявил, что все заключенные, и вы в том числе просили о помиловании.

— Адвокат Сенцова этого никак знать не может и утверждать или доказать этого не может. И сегодня я обратилась к Путину, как украинка, как гражданка, как человек, как политик и сказала, что тщеславие и гордыня ничто перед тем, когда речь идет о жизнях людей. Я попросила его отпустить всех украинцев.

— Кто сейчас ваши адвокаты?

— У меня два адвоката, один из них сегодня был со мной на допросе. Я считаю, что я могу ходить на допросы и без адвоката.

— Вы не думали привлекать тех адвокатов, с которыми вы работали в России?

— Как-то использовать своих прошлых адвокатов я не буду.

— Известно ли вам что вообще против вас планируется кроме того, что известно нам?

— Нет.

— По нашей информации есть два сценария. Первый – вас посадят. Второй — посадят только Рубана, а ваше дело спустят на тормоза. Посмотрят, насколько шоу с вашей посадкой “минусует” рейтинг власти, Или не “минусует”.

— Во-первых, власть «минусует» не история со мной, Саакашвили или с кем-то еще, а их действия. И это факт. Все украинцы это понимают. Когда я вышла, сказала: «вы можете кидать цветы, а можете кидать камни». Меня пытали враги и я не удивлюсь, если меня будут пытать свои же. Сейчас эта ситуация будет показывать глубину украинцев. Насколько украинцы готовы принимать этот бред, насколько они чувствуют свое достоинство и готовы отличать правду от неправды.

— Если предположить, например, что вы невиновны и дело фабрикуют. Зачем?

— Это не столько похоже на фабрикацию, сколько на глупость власти. Когда власть думает, что держит Бога за яйца и ведет свою игру, она даже не представляет, что игру с ней ведет еще кто-то. И этот «кто-то» намного сильнее, чем власть может себе представить. И те легенды, которые они рассказывают это те легенды, которые им дали рассказать. Правду они никогда не будут знать, и это больше всего их пугает. Именно потому я сегодня видела огромный страх в глазах моих коллег.

— В глазах депутатов?

— В парламенте. Я первый раз видела страх в глазах власти.  У каждого, кто был в тот момент там. Все те, кто не могут понять, что они упустили, думая, что знают все. Те, кто не понимает, что происходит. Потому что зажрались, потому что возомнили себя богами.

— Что вам сказали коллеги, когда подошли к вам? Они пытались не допустить вас к трибуне, или для чего?

— Мне не надо было выходить к трибуне. У меня не было слова. Они все провели за моими плечами.

— Чем вы им так мешали в парламенте, если не оружием? Для чего нужно было вас сопровождать?

— Они подошли ко мне из любопытства. Узнать, правда ли то, что говорил Луценко. Вот и все. Это были те люди, с которыми мы общались еще с Майдана, и они подошли ко мне первыми, поскольку они не боялись это сделать.

— Судя по фабуле дела, у вас не единожды происходили разговоры с «Кедром» и другими офицерами о госперевороте, свержении власти. Подтвердите или опровергните эту информацию. Были такие разговоры или не было их?

— Я 10 лет служила в ВСУ, у меня знакомых половина армии. Про меня легенд в ВСУ ходило больше, чем в политике. Даже против Януковича были готовы вертолеты взлетать, когда он ставил нас охранять свои владения, были готовы взлетать вертолеты и бомбить ВР. Военные — люди дела. Они мало говорят, много рассказывают анекдотов, и в этом их сила. Они часто тупые и исполняют приказы, но у них есть предел. Потому все, о чем я говорила с военными — военная тайна. Я могу вам рассказать на полиграфе о том, что говорила я, но я никогда в жизни не расскажу о том, что говорили люди. Если будет нужно, они об этом заявят сами, или сделают.

— Как вы думаете, на пленках Луценко, которые он уже анонсировал, может быть что-то такое, что навредит вашей репутации?

— Ничего, кроме того, что я им разрешила. Моя репутация всегда беспокоила меня в последнюю очередь. Она всегда у меня была достаточно скандальной в любой структуре, где я бы я ни находилась. В театре, журналистике, когда я работала официанткой, когда я работала и в сервисе «Секс по телефону». В политике или в тюрьме у меня всегда скандальная репутация. Меня компрометировать, что небо красить.

— Как вы считаете, много ли есть среди военных людей, готовых к участию в военном перевороте?  

— Более чем достаточно.

(1 оценок, среднее: 5,00 из 5)
Для того чтобы оценить запись, вы должны быть зарегистрированным пользователем сайта.

Загрузка...

Метки: Анастасия Товт, Светлана Крюкова

Комментарии читателей статьи "Надежда Савченко: «В Украине достаточно военных, готовых к перевороту»"

• Оставьте первый комментарий - автор старался